Герцог остановился посреди переходной галереи возле окна, за которым небо уже сменяло полуденную яркость на густые закатные оттенки и, задумчиво глядя на угасание очередного дня, отрицательно покачал головой.
Отдать титул?
Ну, не-ет.
Это он сгоряча… По привычке решать всё своими силами. Однако, сейчас нужна не сила. Пришло время дипломатии родственных связей и изворотливости прелатов. Пусть пишут, пускай ездят и убеждают, пусть обещают, в разумных пределах, конечно, но французы не должны, именно сейчас, пойти на Париж и Нормандию! Их девка обещала бастарду-Шарлю коронацию? Вот пусть и держит обещание! Коронация, в конце концов, всего лишь ритуал… И мессир Артюр в своём желании воевать пусть лучше хорошенько потреплет Бургундца, если, конечно, они по-родственному между собой не договорятся…
Во всём этом только одного жаль – безумно жаль, что придётся уступить Шампань! Но дело того стоит. Филипп обидчив, однако не дурак – понимает, что от Шарля, стань тот полновесным королём, не получит ничего. В лучшем случае – право оставаться в прежних границах своих земель, чего герцогу Бургундскому, конечно же, слишком мало теперь, когда он может получить много больше от Бэдфорда! Вопрос лишь в том, во что Филипп оценит свои обиды, и хватит ли ему одной Шампани?… Хотелось бы верить, что – да…
Внезапно за спиной Бэдфорда что-то зашелестело. Вздрогнув, он обернулся и невольно отпрянул.
Несколько фрейлин, молчаливых, как призраки, поклонились ему, затем прошествовали мимо, такие же, как призраки, бесшумные. Одна несла в руках большую чашу с засахаренными орехами.
«Откуда они тут?» – удивился герцог.
И тут же вспомнил: – «Изабо!»
Несколько дней назад он сам позволил бывшей французской королеве временно переехать сюда из её особняка на улице Барбетт, в котором мадам затеяла очередные перестройки. Но, за последними событиями, совершенно о гостье позабыл. Что, впрочем, и не важно, потому что Изабо уже давно жила, как отшельница, и ни в чьём обществе не нуждалась. Несколько фрейлин, весьма мерзких, по мнению Бэдфорда, да огромное количество сладостей – вот и всё, что ей требовалось теперь.
Но почему-то, среди всех горьких раздумий, именно сейчас и здесь, вид этих молчаливых призраков-фрейлин вызвал в душе герцога невыразимую злобу!
«Будь проклято чрево, наплодившее бастардов, от которых столько бед!», – едва не выплюнул он в спину уходящим женщинам. – «Королева, погубившая государство!.. Если Мерлин имел в виду Изабо, ему бы следовало быть более точным. Эта королева губит всё, чем владеет и к чему прикасается!!! Может пойти и сообщить ей, что даже её порождение губит теперь и нас – её единственных и, верно уже последних, покровителей? Интересно, что она ответит?..».
Бэдфорд, впервые за последние два дня, позволил себе кривую усмешку. Но тут же снова сдвинул брови. «Нет, пожалуй, и на это она только посмеётся. Или попросту не услышит. Ей давно уже безразлично, что и как гибнет, лишь бы не переводились сладости и глупые книги, которые читают ей её фрейлины…».
Герцог невольно сжал ладонью висящий на поясе кинжал и медленно пошёл в сторону, противоположную той, где растворились в сумраке прислужницы Изабо.
«Надо… надо срочно вызывать Кошона… Надо нанять строителей для оборонных укреплений… Налоги! М-мм, эта заноза – парламент… Но, ничего, сейчас не время побед – уступят… И Анна…»
Коридор, ведущий к его покоям, уже совсем наполнился мраком. Только отсветы факела из галереи позволяли угадывать фигуру стражника, стоявшего там на часах.
– Эй ты, – крикнул ему Бэдфорд, – иди, посвети мне… Да не туда! – прикрикнул он, когда стражник, сняв факел со стены, хотел идти обратно, к покоям его светлости. – Свети в этот коридор. Сегодня я намерен навестить супругу…
Орлеан
(20 июня 1429 года)
Кости подпрыгнули несколько раз и снова легли так, что выпало тринадцать. Солдат, бросивший их, оглянулся через плечо на тусклую женщину лет тридцати пяти, стоящую у него за спиной, и перекрестился.
– Ты колдунья, что ли?
Женщина ухмыльнулась.
– Бери выше, любезный – ещё зимой я была пророчицей.
– Это как?
– Да так же, примерно, как становятся святыми Девами…
Старшина лучников, сидевший по другую сторону стола, при этих словах нахмурился и встал. Следом за ним встали ещё несколько солдат.
– О чём это ты говоришь, тётка?
Женщина пьяно повела плечом и подбоченилась.
– Тётка? Много ты про меня знаешь… Когда она явилась, я в Шиноне в таких местах жила, куда тебя и не пустят. И особ видала… и ещё много чего о нашей Деве знаю…
Старшина, с откровенной угрозой во взоре, взялся за рукоять меча.
– Что же такое ты знаешь?
Женщина скосила глаза на меч, покачнулась, хотела что-то ответить, но тут почувствовала, как сзади кто-то крепко сжал её локоть.
– Не обращайте внимания, – с улыбкой сказал мужчина, до сих пор тихо сидевший со своей бутылкой в некотором отдалении. – Она полоумная. Живёт при доме моего хозяина. Так-то ничего, но, как выпьет, начинает плести всякую чертовщину…
– Это кто тут полоумная?!!!
Женщина с трудом вывернулась, присматриваясь к подошедшему, но вдруг радостно ткнула его пальцем в грудь.
– О! А я тебя знаю!
– Разумеется, знаешь, – прошипел мужчина, пытаясь оттащить её от стола с лучниками.
Те, вместе со старшиной снова сели.
– Раз полоумная, чего таскается одна? – сердито заметил старшина.
– Ваша правда, – ещё шире улыбнулся мужчина. – Сейчас отведу её домой.
– Нет, я тебя точно знаю! – не унималась женщина. – Ты же этот… как там..?
– Пошли!
Почти подхватив её подмышку, незнакомец вывалился за дверь и, осмотревшись по сторонам, потащил женщину подальше, к началу узкой и тёмной улочки, в глубине которой усматривался пустующий загон для скота.
– Как же тебя? – хихикала тётка, обмякнув, словно куль. – Погоди, погоди, я вспомню… Ты же дворянин, кажется…
– А ты – безмозглая дура! Моли Бога, за то, что привёл меня в эту таверну тебе на спасение…
– Спаситель? – Женщина попыталась обнять незнакомца за шею. – Женись на мне!.. Видение мне было… прямо вчера!
– Замолчи!
– А почему ты не веришь, а?! Ты – Виньен..? Нет, по-другому… Эньё? Нет… Как же тебя, чёрт возьми?…
– Не дёргайся, мне тяжело!..
Мужчина, наконец, достиг загона, возле которого, с явным облегчением, сбросил свою ношу. Затем распрямил спину, сморщившись, потёр ногу, определённо больную, потому что всё время хромал на неё, и, отставив в сторону бутылку, с которой так и не расстался, принялся усаживать хихикающую женщину возле ствола чахлой, обглоданной осинки.
– Что ты хочешь делать? – с пьяным кокетством спросила она, после того, как, с третьей попытки, обрела, наконец, опору.
– Поговорить хочу.
– Тю, – разочаровалась дама. – А ведь я вспомнила. Ты этот… – она пощёлкала пальцами, – конюший её светлости…
– Вспомнила, так держи при себе, – пробормотал мужчина, с трудом, из-за больной ноги, пристраиваясь рядом. – Я тебя тоже вспомнил. Ты пророчица Катрин – одна из приживалок герцогини Анжуйской.
Женщина громко фыркнула.
– Была пророчица, да всё… пшик… не нужна стала… Дай мне лучше выпить, если ничего не хочешь…
– Выпить дам. А ты мне за это расскажи, почему стала не нужна, и что ты знаешь о Деве.
Та, которую мужчина назвал Катрин, посмотрела на него жалостно, как на слабоумного. Приложила к грязной раскрытой груди ещё более грязные руки и с пьяной искренностью произнесла:
– Не могу! Как тебя… не помню… но не могу ничего рассказывать! Веришь – нет – она сама, как ведьма, герцогиня эта! Сначала приветила, обласкала, а потом – у-уу… Я же у себя в Ла-Рошели, вроде как, ясновид… яснове… веди… ящая… была. Потом слух прошёл, что к её светлости всякие пророки идут, потому как она их, вроде, привечает сильно. Ну, и я пошла… Сказала, что вижу всякое разное, что видения у меня во снах бывают… Они бывают, ты не думай! Просто сбываются не всегда. Но тут ведь дело особое – тут, ежели повезёт, вся жизнь переменится, так ведь? Вот и рискнула, приврала малость – сказала, что всегда всё верно предрекаю… Боялась, правда, что проверку какую-нибудь устроят. Но обошлось. Её светлость только и спросила: «Говорят, Дева из пророчества скоро придёт. Видишь ли ты это?» А я и говорю – вижу, ясное дело! Отчего же не увидать, когда такие высокие особы видят, да..? А она мне – «Всем скажи»… Я и пошла всем говорить – мол Дева явится, та самая… А уж когда она явилась, и все вокруг словно с ума сошли, подходит ко мне как-то дама одна, даёт кошелёк и говорит: «Это тебе от её светлости за труды». Иди домой, дескать, ничего больше не надо…. А куда иди?! Мне при дворе понравилось. Тепло, сытно, работы никакой… не то, что дома…