Массье вспоминает: "Когда он кончил, Жанна на коленях начала молиться Богу с великим рвением, с явным сердечным сокрушением и горячей верой, призывая Пресвятую Троицу, Пресвятую Деву Марию и всех святых, некоторых из которых она называла поименно; она смиренно попросила прощения у всех людей, какого бы состояния они ни были, у друзей и у врагов, прося всех молиться за нее и прощая все зло, какое ей сделали… Так она продолжала долго, чуть не полчаса". Многие из присутствующих по-разному передавали ее предсмертные слова. Епископ Нойонский, сидевший на помосте, свидетельствовал, что она защищала от обвинений Карла VII, говоря: "Хорошо ли я сделала или плохо, — мой король тут ни при чем". Присутствовавший там же провокатор Николя де Луазелер уверял, что она "в глубоком раскаянии просила прощения у англичан и бургундцев за то, что, как она призналась, по ее наущению их убивали и прогоняли и она причинила им большой урон". Эти фразы вошли в "Посмертные сведения", составленные по приказу Кошона то ли для отчета перед англичанами, то ли для собственного оправдания в глазах потомков. Надо сказать, что многие очевидцы ничего не сообщали о последних словах Жанны, да и вряд ли могли их услышать, стоя как минимум в 15 метрах от нее за шеренгой солдат. Скорее всего, эти слова выдуманы, и несомненно лишь то, что она горячо и не очень неразборчиво молилась.
Поднявшись со своего места, Кошон начал читать приговор: "Во имя Господа, аминь… Мы, Пьер, божьим милосердием епископ Бовеский, и брат Жан Леметр, викарий преславного доктора Жана Граверана, инквизитора по делам ереси… объявляем справедливым приговором, что ты, Жанна, в народе именуемая Девой, повинна во многих заблуждениях и преступлениях раскола, идолопоклонства, призывания демонов и иных многочисленных злодеяний. Ввиду того, что после отречения от твоих заблуждений… ты впала опять в эти заблуждения и в эти преступления, как пес возвращается к блевотине своей… мы объявляем, что, в качестве зараженного члена ты должна быть извергнута из единства Церкви, отсечена от ее тела и должна быть выдана светской власти; и мы извергаем тебя, отсекаем тебя, оставляем тебя, прося светскую власть смягчить свой приговор, избавив тебя от смерти и повреждения членов". После этого Кошон и все его коллеги встали и удалились, поскольку верные сыны церкви не должны наблюдать казнь — даже ту, на которую сами обрекли невинного человека.
Правда, несколько членов трибунала, как позже выяснилось, смешались с толпой, чтобы понаблюдать за гибелью своей жертвы. Одним из них был упомянутый Луазелер, которому в легенде, подсознательно уподобляющей Жанну Христу, вполне закономерно уготована роль Иуды. Позже он вспоминал, что почти не видел происходящего, поскольку слезы застилали ему глаза. Говорили, что после казни он бежал из города и где-то в дороге то ли повесился, подобно Иуде, то ли был убит разбойниками. На самом деле он жил еще долго, на Базельском соборе прославился своим красноречием и закончил жизнь почтенным каноником, окруженным всеобщим уважением.
Но вернемся к показаниям Массье: "Она попросила дать ей крест. Услышав это, английский солдат сделал из палки маленький деревянный крестик и подал ей; она благоговейно взяла его и поцеловала, хваля Бога и взывая к Нему, и спрятала этот крест на груди под одеждой. Но ей хотелось, кроме того, получить церковный крест". Помощник инквизитора Изамбар сбегал в соседнюю (уже не существующую) церковь Христа Спасителя, принес оттуда распятие и поднес к лицу Жанны: "Она долго и крепко его целовала, плача и призывая Бога, Святого Михаила, Святую Екатерину и всех святых". По правилам следовало еще выслушать при говор светской власти, но в толпе стали кричать, что пора заканчивать. День выдался жарким, в толпе было душно, кто-то свалился без чувств, многие плакали. Обещанного торжества расправы над еретичкой явно не получалось, и англичане поспешили довести дело до конца. Бальи Руана приказал отвести осужденную на костер, и два английских сержанта грубо схватили ее и потащили к помосту, где передали городскому палачу. Палач и его помощник привязали ее к столбу веревками и цепями, нахлобучив на голову картонную митру с надписью "Еретичка, вероотступница, идолопоклонница". Пока ее привязывали, она, по словам Массье, "продолжала славить и призывать Бога и святых", а потом произнесла, будто не веря: "Руан, неужели я здесь умру? Руан, ты — мое последнее жилище?"