- Ты прислал сообщение. Я была в это время в городе. Других дел не сыскалось. Вот я и пришла. Ты где-то шлялся, но добрый Дин меня впустил.
Я попытался испепелить Покойника взглядом. Предупреждать же надо!
Он будто снова впал в спячку.
Надо признать, Белинда - женщина отважная. Она знала про Покойника - и все равно пришла, тогда как всякий хотя бы с одной-единственной черной крапинкой на совести норовил держаться подальше от моего напарника.
В те стародавние времена, когда Семья пребывала в переходном состоянии то бишь постепенно переходила во владение Белинды, мы с ней затеяли скоротечную интрижку. Понятия не имею, что она во мне нашла. И, пожалуй, я могу считать себя счастливчиком: мне удалось остаться в живых. Повадки у Белинды еще те; когда она принимает решительные меры, ее папаша рядом с ней кажется агнцем.
- Извини, - пробормотал я. - Ты застала меня врасплох. Тебя я ожидал увидеть в последнюю очередь.
Хотя всегда думал, что она будет преследовать меня в мыслях.
- Я вовсе не такая плохая, Гаррет, какой тебе кажусь.
Помнится, папаша Белинды говаривал то же самое.
- Чего?
- Ты ведь подружился с моим отцом, разве нет? - В ее голосе проскользнула нотка зависти.
Я неопределенно хмыкнул. С Чодо Контагью у нас отношения были тоже странные. Однажды я по чистой случайности оказал ему важную услугу, и с той поры он считал себя обязанным и всячески обо мне заботился, хотя я о том не просил. Он прикрывал мою задницу и усердно пытался завлечь меня в свои сети, то есть завербовать на службу Семье. А я в конечном счете отплатил за доброту тем, что приложил руку к его свержению.
- Краск и Садлер вернулись. - Самый удачный ход, чтоб отвлечь Белинду.
- Ты видел их? - Она будто побледнела сильнее прежнего, если такое возможно.
- Нет. Релвей рассказал. А он узнал от капитана Блока. Я поделился новостями с ним, он - со мной.
За любой товар надо платить; это Белинда прекрасно знала.
- А какие у тебя новости? - спросила она.
- К тебе они не имеют отношения.
- Неужели мы неинтересны Релвею?
- Еще как интересны. Ему интересно все на свете, но он реалист. Он знает: вы предлагаете услуги, которых жаждет общество, и законов, по большей части, не нарушаете, что бы там ни болтали всякие жрецы и реформаторы. Релвея куда больше занимают те, кто обижает ближнего своего или покушается на общественные устои. В то же время он - раб самого себя и одержим стремлением знать все обо всех.
- Гаррет, я читаю твои мысли и потому могу в них разобраться, но даже так то, что ты только что сказал, имеет весьма расплывчатый смысл. Ну и ладно. Главное, что я себя понимаю. И Белинда поняла - хоть и продолжала сверлить во мне дырки ледяным буравом, который у нее вместо взгляда. Никто на свете не понимает замысловатого Гаррета лучше Белинды Контагью.
- Дорогуша, почему ты не можешь стать другой? - спросил я в лоб.
- Я и сама порой этого хочу, - ответила она. - Но меняться слишком поздно.
- Нам обязательно быть врагами?
- А мы враги? Осторожнее, Гаррет.
- Нет. Но постоянно загоняем себя в угол, по собственной дурости.
- Уж такая у нас судьба, угловатая. Я заломил бровь. Проверено - на женщин действует неотразимо.
- И не старайся меня очаровать, Гаррет, ты и так в моем сердце. Может, сойдемся на уговоре, который у тебя был с моим отцом?
- Твой отец думал, что он чем-то мне обязан. - В конце концов, правда, в долгу оказался я.
- Я тоже тебе обязана. Ты единственный из всех, кого я знаю, обращаешься со мной по-человечески. Даже когда я принимаюсь куролесить, ты меня не отталкиваешь.
- Суров, но справедлив. - Я покосился на Покойника: неровен час, решит высказаться.
- Заткнись. Я не в подружки к тебе набиваюсь и этой рыжей Тейт поперек дороги не встаю. - Н-да, шпионов у нее побольше, чем у Релвея. - Но кое в чем я на тебя претендую.
- Дыши ровнее, Гаррет.
Когда я был помоложе, меня убеждали, что с годами дыхание выровняется само собой. Наверно, так оно и будет - после смерти. А пока вокруг Тинни да -Белинды, бедняга Гаррет о таком счастье может лишь мечтать.
- И все-таки - чего от тебя хотел Релвей? Настойчива, как всегда.
- Он жаждет проникнуть в движение человеколюбцев. А я оказался замешан потому, что кто-то из них пытается вымогать деньги у. Вейдера.
Белинда в долю секунды превратилась из взбалмошной красавицы в хладнокровного убийцу, единственный недостаток которого - его пол.
- У меня с ними свои счеты, - проговорила она. - Они никого не уважают. Думают, они могут делать что хотят, потому как борются за правое дело.
Я кивнул. Именно так они и думают.
- Но влезать на свою территорию я не позволю.
Пошло-поехало. Сейчас и она примется меня вербовать...
- Гаррет, я немного вздремну. Судя по всему, ваша беседа затянется на всю ночь.
Что? И тут я сообразил, почему у крыльца не было экипажа Белинды. Она никуда не собиралась уезжать! А Его Высокомудрие вдруг согласился терпеть ее присутствие, хотя полчаса назад явно был не прочь выставить нашу гостью вон. Любопытно, какую интригующую мыслишку он выудил из этого паучьего логова, в котором скрывается сознание Белинды Контагью?
Глава 24
Свинья ты, Гаррет, твердил себе я поутру. Зажравшаяся свинья. Ни одной юбки не пропустишь.
Моя любовь к женскому полу порой оборачивалась неприятностями. В случае с Белиндой неприятностей было не избежать, это уж точно. В ее головке роились самые невероятные мысли... И надо же ей было появиться, как раз когда Тинни вроде бы сменила гнев на милость!
За завтраком мне пришлось выслушать Динову нотацию. Неодобрение мною сквозило в каждом его движении.
- Спасибо, - поблагодарил я, принимая кружку с чаем. - Когда Белинда встанет, прибери, пожалуйста, в комнате для гостей.
Ошарашенный моей наглостью, Дин на мгновение утратил дар речи.
- Будешь злиться, у тебя желчь разольется, - продолжал я вслух, а мысленно взмолился: "Помоги! Скажи ему, что у меня с нею ничего не было".
- Гаррет, я спал. Впрочем, если это настолько необходимо'...
Дин фыркнул. Судя по всему, он отказывался верить даже Покойнику.
И тут со второго этажа спустилась Белинда. Она была явно не в духе - не привыкла, чтоб ее желания не осуществлялись. Дин удостоился взора, какой заморозил бы и реку лавы. Надо отдать Дину должное - он встретил это взгляд с равнодушием старика, который настолько стар, что ему уже нечего бояться.