- Ты же говорил, я здесь был!
- Еще как был, но каждый раз по-разному представлялся. Ну, как величать тебя?
Я постарался вспомнить.
- Овтай.
- Приятно познакомиться, Овтай, - протянул мне руку корчмарь.
- А тебя как звать? – я затряс его руку.
- Можешь называть Тюштень. Большинство так называют.
Тюштень… странно знакомое имя. Я вновь осмотрелся – вокруг меня сидели воины в самых разных облачениях и из самых разных уголков мира. Они спорили, шутили, братались, смеялись, просили больше рыбы и сбитня. Я не успевал замечать, как их кружки наполнялись снова, а на столах появлялись блюда с окунями и щуками. Смутные воспоминания о легендах, что рассказывал отец, всплыли в голове.
- Я что… мертв, да? Погиб в бою?
- Нет, что ты, - корчмарь сидел, набросив меховой плащ на плечи; под ним сверкала новехонькая кольчуга, - просто немного потерялся в собственных мыслях. Такое бывает.
Еще одно колечко сизого дыма. Оно пролетело по невероятной траектории и нанизалось на свечу. Корчмарь надолго замолчал, а я с нетерпением поглядывал на дверь. Наконец, седовласый хозяин, казалось, задремал – я тронул его за плечо:
- Я могу идти? Спасибо за сбитень, но мне пора.
- Кто ж держит? Ты заплатил. Вон дверь, - корчмарь указал трубкой на выход, - но ты же все равно вернешься. Придержу тебе место, не беспокойся.
Никто не смотрел на меня, когда я подходит ближе и ближе к простой деревянной двери. Со скрипом она открылась, и я вышел в морозный октябрьский вечер. Снаружи только корыто с водой, у которого привязаны несколько коней; истоптанная и превращенная в грязное месиво дорога уводила в хвойный лес неподалеку, круто сворачивая у голубой ели. Я поежился и пошел вдоль дороги, то и дело оглядываясь на корчму. У входа покачивалась большая деревянная табличка с выточенными буквами: «Хряк и хмель». Но моя прогулка продлилась недолго: я прошел первый поворот и уперся в абсолютную темноту. Ни верха, ни низа – ничего. Осторожно я сделал первый шаг и попробовал черноту на прочность. Вроде бы держит. Я сделал несколько опасливых шагов, затем еще с десяток. Обернулся. Лес и поворот все еще стояли прямо позади меня, не отдалившись ни на аршин. Я побежал – пока окончательно не выдохся. Уперся руками в колени, оглянулся. Та же картина; лес, поворот, а между деревьев виднеется свет в окнах корчмы. Повернув назад, я двинулся в другую от здания сторону – только для того, чтобы снова наткнуться на пустое ничто.
Колокольчик у двери звякнул, сообщая Тюштеню, что я вернулся. Он не обманул – мое место все еще пустовало, а сам корчмарь восседал там же, покуривая трубку, надев коричневую стеганку и зеленый капюшон с узором на манер крепостной стены. Я грузно опустился на стул, отстегнул от пояса шестопер и глубоко вздохнул.
- Уже нагулялся? – хозяин усмехнулся.
- Скажи, Тюштень, - задумчиво произнес я, облизывая пересохшие губы, - мы точно в простой корчме?
- Да. «Хряк и хмель». Известна на всю округу, видишь, сколько посетителей?
Вопросы, как рой разозленных пчел, жужжали в голове, но я посмотрел в зеленые глаза хозяина корчмы и закрыл рот. Вспомнил про отцовские рассказы.
- А Вальгалла далеко?
- Очень далеко. Паршивая харчевня, если хочешь знать мое мнение.
- Это еще почему?
Тюштень указал на стол:
- Такой рыбы не подают.
Я посмотрел вниз – зажаренный на углях окунь с травами и печеным картофелем обволакивал меня дурманящим ароматом.
- Вроде сегодня пост, рыбу есть нельзя?
- Уже можно. Ты ведь уходил.
Я сунул в рот кусочек лакомства и мгновенно разомлел. Такого окуня мне действительно никогда не приходилось пробовать.
- Тюштень, а ты знаешь, куда воины попадают после смерти?
- Странный вопрос, Овтай. В корчму, конечно. Мы таким разрешаем класть ноги на стол. Ты ешь рыбу, ешь. А вот и сбитень!
Передо мной появилась полная кружка горячего сбитня. Я сделал большой глоток и полез в поясной мешочек за платой. Совершенно пуст… денег там не оказалось. На меня внезапно навалилась усталость, а глаза стали слипаться так быстро, будто я не спал три дня кряду.
- У меня, - сказал я заплетающимся языком, - нет больше денег.
- Ничего. Заплатишь в следующий раз, как обычно. Пей сбитень, ты только с улицы.
Еще один глоток. И еще. Корчма завертелась вокруг меня, и Тюштень пропал в водовороте кольчуг, свечей и жареных окуней. Я распахнул глаза и резко вдохнул смрадный холодный воздух. Над полем брани тучей чернели десятки зловещих воронов. Вскочив на ноги, я поднял шестопер, но вокруг не оказалось ни единой живой души – только павшие, чьи волосы трепал ветер, да одиноко звякнула моя разорванная кольчуга.