Со следующей станции мы позвонили во Львов. На наше счастье Верещака задержалась на работе или просто наврала Щепанской, что заканчивает, впрочем, какое это имело значение? Главное - она подтвердила: у Щепанской действительно есть такое платье - желтые хризантемы на черном фоне.
Первым же поездом мы вернулись в Городок. Позвонили Дробахе. Следователь разволновался. Я представил, как он дышит на кончики пальцев с безукоризненными ногтями. Сказал, что немедленно выезжает, и приказал, не теряя времени попусту, поднять по тревоге весь состав местной милиции и дружинников.
Дробаха приехал действительно очень быстро, попросил еще раз рассказать о блондинке с родинкой и одобрительно покачал головой.
- У вас хороший глаз, Хаблак.
- Ничего не поделаешь, профессия.
- Да, - согласился он, - профессия обязывает, но у вас было всего две-три секунды...
- Электронный глаз, - захохотал Крушельницкий. - Но учтите, даже электронные машины требуют питания... Я могу повести вас в такую чайную!
В Толиной чайной готовили какую-то особенную картошку, мы имели возможность, пока собираются дружинники, после картошки попить вкусного крепко заваренного чая. Не пива, не водки или вина, чем торгуют в большинстве чайных, а настоящего чая - нам принесли заварку в чайничке и небольшой настоящий самовар.
Я выпил два стакана без сахара, все же сахар убивает вкус чая. Дробаха не согласился со мной и размешал четыре ложечки; я поморщился, однако это не испортило Дробахе аппетита: допил и с наслаждением почмокал губами.
Дружинники собрались в репетиционном зале дома культуры, было их около трех десятков, всех, конечно, созвать не удалось, - значит, приплюсовав штат местного отделения милиции, мы насчитали около пятидесяти человек. Не так уж и мало, и Дробаха, ставя, так сказать, задачу, выразил уверенность, что мы завтра же сможем найти и обезвредить опасных преступников.
Все получили фотографии Пашкевича, все должны искать блондинку с родинкой на левой щеке, каждый получил квартал или часть квартала для поисков - в основном, в районе своего местожительства.
Эта процедура затянулась до полуночи, и мы уже не поехали ночевать во Львов, а остались в маленькой районной гостинице. Встали рано, как встают местные жители, которые торопятся на работу. Знали: наши люди уже на постах, и с нетерпением ждали донесений.
Первое пришло около восьми утра. Прибежал, запыхавшись, слесарь местного автотранспортного предприятия, ворвался в нашу комнату, начал еще с порога:
- Там блондинка! Рядом с нами!.. Раньше не было, а теперь блондинка, и точно она, потому что красивая!
Парень от нетерпения переступал с ноги на ногу. Дробаха придвинул ему стул, потер ладони и принялся расспрашивать. Выяснилось, что к соседям парня приехали дачники, мужчина с женщиной. Мужчина не выходит в сад; почему - парень не хотел расспрашивать соседей, чтобы не насторожить их, а женщина, хорошенькая блондинка, с утра собирала черную смородину. Вот только родинку на щеке парень не видел - далеко, но все же, кажется, есть и родинка...
Сигнал был важный, и мы, захватив старшего лейтенанта из райотдела милиции, поехали на окраину Городка, где жил дружинник.
Домик стоял последним в переулке, дальше тянулось поле, засеянное пшеницей, за ним - лес. Дом обнесен высоким забором, чудесное безлюдное место, и, если бы дружинник, узнав о дачниках, не заглянул за забор, могли бы жить незамеченными хоть сто лет.
Дробаха приказал:
- Хаблак с Крушельницким остаются возле усадьбы, дружинник поможет вам, а я со старшим лейтенантом войду в дом.
- Нет, - возразил Крушельницкий, - мы возьмем их сами, вам еще следствие вести, а тут - оперативная работа.
Они со старшим лейтенантом исчезли за калиткой, а мы с дружинниками стали так, чтобы в случае чего отрезать преступникам отступление к лесу. Видел, с каким нетерпением парень поглядывает на забор, понимал его, потому что и сам нервничал, но ничем не проявлял этого. В конце концов, это не первые и не последние преступники. Всегда приятно ставить точку, но ведь не знаешь, что тебя ожидает завтра, потому что, к сожалению, не один Пашкевич топчет нашу землю.
Однако этому лысому бандиту - каюк, и сейчас...
Хлопнула калитка, из усадьбы вышли Крушельницкий со старшим лейтенантом. Толя помахал дружиннику рукой, подзывая.
- Ложная тревога, - сказал он. - Тут все в порядке. Нормальные дачники, и документы у них в порядке. Муж и жена Нестеровы. Он - работник строительного треста, она - помощник режиссера на телестудии.
Паренек покраснел так, что, казалось, кровь брызнет из щек.
- Похожа... - пробормотал он. - И блондинка...
Крушельницкий похлопал его по плечу.
- А ты - молодец, и спасибо за сигнал. Смотри еще, а мы поехали.
В милиции нас ждал высокий, представительный парень в кожаной кепке. Носить такую кепку в жару несколько обременительно, но кепка была и правда красивой и модной, а чего не вытерпишь ради моды?
Старший лейтенант знал парня, так как спросил:
- Что-нибудь нашел, Петро?
- Так, - махнул тот рукой, - может, пустое, но вы говорили обращать внимание на все...
- Рассказывай же.
- Дело такое... У нас там рядом шофер дом имеет. Фамилия Фоняков. Он с женой живет, она женщина толстая. А на дворе белье повесили, рубашки и трусики, значит. Ну, так совсем, значит, маленькие и красивые, не для Фоняковой.
- Постой, парень, - вдруг осенила меня догадка, - Фоняков случайно не на "рафике" ездит?
- Нет, на автобусе.
- И давно тут Фоняковы живут?
- Давно, я и не помню.
- Может, слышал: они не из Кривого Рога?
- Не знаю, я еще маленьким был, когда строились.
Крушельницкий уже дышал мне в затылок.
- Давай, давай.. - шептал он.
Автобус мы увидели еще издали. Он примостился у самых ворот усадьбы, двумя колесами на тротуаре, и Фоняков что-то выгружал из него.
Наша машина миновала усадьбу Фоняковых и остановилась за углом. Мы выскочили вместе с Крушельницким и повернули назад. Шли не спеша, чтобы не привлекать внимания, и Толя, размахивая руками, что-то горячо доказывал мне. Кажется, он рассказывал содержание недавно виденного фильма, но я не слышал его, слова как-то обтекали меня, не касаясь, будто они существовали отдельно от Крушельницкого и вовсе не он произносил их.
Теперь можно было разобрать, что Фоняков выгружает из автобуса железную кровать. Спинки уже вытащил и прислонил к ограде, сетка, должно быть, была тяжелой или плохо проходила в дверцу, открыл калитку и позвал:
- Иди сюда, Борис, помоги!
Я отчетливо слышал каждое его слово, хотя до автобуса оставалось метров пятьдесят. Он точно сказал: "Борис", и мне захотелось ускорить шаги, но сразу подавил это желание, только стиснул локоть Крушельницкому, и тот кивнул мне в ответ.
Фоняков перегородил сеткой тротуар, мы могли бы обойти автобус по мостовой, однако Толя остановился в нескольких шагах, наблюдая, как Фоняков дергает сетку.
- Помочь, дед? - спросил Крушельницкий.
Тот неприязненно оглянулся. И в это время из калитки на улицу вышел Пашкевич. Лысый бандит в легких парусиновых брюках и полосатой рубашке. Коротким взглядом он скользнул по нас и принялся помогать Фонякову.
- Поднимай, папаша, - скомандовал.
Я шагнул вперед, словно хотел обойти Пашкевича схватил его за руку и выкрутил за спину.
Пашкевич понял все сразу - обладал молниеносной реакцией, вывернулся и едва не вырвался. Ударил меня ногой в живот, грязно выругался, рванулся в усадьбу, но Толя успел схватить его за другую руку.
Клацнули наручники, и лысый осел на тротуар.
- Спокойно, Пашкевич, - властно сказал Крушельницкий, - хватит тебе куражиться!
Лысый сидел на тротуаре и с ненавистью смотрел на нас. Конечно, я не ожидал благодарности в его взгляде, но глаза излучали столько ярости, что ее хватило бы не только на нас с Толей, а и на весь уголовный розыск.
- У-у, гады! - прошипел он.
Меня не трогали его эмоции, я проскользнул в калитку, чуть не наскочив на полную женщину в грязной кофте.
- Вам кого? - остановилась она, загораживая дорогу.