– И он совершенно прав! Откровенно говоря, у меня никогда не было туалетной.
Энн усадила кенгуру на подушку, приговаривая:
– Веди себя хорошо, кенгурушечка! И много не разговаривай.
– А вот и ваша ванная комната. Мы ее тоже обновили, и вам, надеюсь, все понравится. Если пожелаете что-нибудь изменить, пожалуйста, скажите. Отец наказал: «Не жалейте ничего, лишь бы мой сын и невестка были довольны».
– Все великолепно! Вы все предусмотрели, решительно все!
Берта похлопала Джой по руке.
– Вот поживете с нами, – сказала она, – увидите, что у нас так принято. А теперь я пойду, узнаю, готов ли обед. Как только услышите гонг, спускайтесь вниз. Сегодня мы и так обедаем позже на полчаса! Наверно, Стивен помнит, что отец любит обедать в половине первого, чтобы не опоздать на дневной самолет.
Джой с удивлением слушала ее, и ей казалось, что долгие годы отсутствия Стивена были зачеркнуты в одно мгновение.
Стивен стоял у двери, ведущей в сад. Услышав их голоса, он обернулся.
– Скажи, что ты чувствуешь, вернувшись домой? – спросила его Джой.
– Просто не могу поверить, ничего не изменилось.
Лицо Берты помрачнело.
– Это не так!
И, резко повернувшись, она вышла из комнаты.
Обняв Джой, Стивен прильнул к ее губам, словно они долгое время были в разлуке.
– Прости, я оставил тебя одну.
– Извиняться не в чем, мой милый! Первое время мы с Энн будем невидимками. Ты только посмотри на все это! Я чувствую себя кинозвездой.
Он нехотя обернулся, обвел глазами комнату с широким ложем, составленным из двух кроватей, с валиками в изголовье и ногах, покрытым перинами на гагачьем пуху, с пододеяльниками в тончайших кружевах. Все было основательным, массивным. Огромный гардероб. Громоздкий туалетный стол. Энн бегала по комнате, рассматривая вещи.
– О мамми! – воскликнула она. – Смотри, какое тут все страшно большое!
Слова ее как нельзя лучше выразили чувства Джой. Массивная мебель действовала подавляюще. Она была так не похожа на легкую современную мебель в их собственном доме. Но сказать это Джой остерегалась, зная, что Зин имеет обыкновение повторять ее слова. Она лишь заметила:
– Здесь очень красиво, дорогая. А теперь марш в ванную комнату и вымой руки, а мне надо навести красоту!
Джой взяла Стивена за руку.
– Посмотри! Наша собственная гостиная. Разве это не мило!
– Вот те на! Они пробили дверь! – воскликнул Стивен, не веря своим глазам.
– Да, Берта мне уже сказала об этом.
Они не спеша перешли в гостиную. – Не правда ли, здесь красиво? – спросила Джой. – Меня немного подавляет спальня. Но эта гостиная с изящными стульями тонкой работы, столы, китайская горка, в которой расставлен лучший сервиз матери…
– Да, здесь все вещи принадлежат матери, – задумчиво произнес Стивен. – Их, должно быть, привезли из Мюнхена. Они куплены еще в Вене ее отцом для бабушки. Помню и эти ковры. Вот этот персидский ковер – большая ценность.
– Да, здесь все напоминает ее. Я так живо представляю твою мать в этой обстановке. На всем лежит печать изысканности. А взгляни в сад, какая масса сирени! Как тут чудесно, не правда ли?
Стивен взглянул на липу, нависшую ветвями над балконом.
– Мое любимое дерево, – мечтательно произнес он. – Еще мальчишкой я часто лежал под ним в шезлонге после перенесенного ревматизма, а мама обычно читала мне.
При упоминании о матери Джой спросила:
– Стивен, а как же ее здоровье? Она страшно хрупкая с виду. Действительно ли она так больна, как писала Берта?
– Не знаю. Мама говорит, что чувствует себя хорошо. А с Бертой поговорить мне еще не удалось.
– Не волнуйся, мой милый, – сказала она, ласково взяв его под руку. – Скоро мы все узнаем. Я уверена, что твой приезд лучшее для нее лекарство.
И она удивилась, почему он вздохнул.
Послышался звучный, эхом пронесшийся по всему дому удар гонга.
Стивен вздрогнул.
– Сейчас же идем вниз, – сказал он резко. – Отец не терпит, когда опаздывают к столу.
– Неужели? – засмеялась Джой, когда он буквально вытащил ее из комнаты. – Ты говоришь так, будто ты снова мальчик. О, если б ты так же бежал обедать, когда я тебя зову, а не отговаривался бы всегда какой-нибудь срочной работой.
– Негативная реакция против детской покорности. И заметь, в гонг бьют, как только отец сядет за стол и подаст сигнал.
– Ты шутишь?
– Нет, не шучу.
– Ну это просто из рук вон! Неужели никто не говорил ему об этом?
– Никто, – смеясь, сказал Стивен и поцеловал ее. – Вот научись говорить по-немецки и сама скажи ему об этом!
– О нет! Только не в этом доме. Знаешь, Берта уверена, что ты должен помнить, что обед подают в половине первого! Очень мило, не правда ли?
– Рад, что тебе нравится, – не без иронии произнес Стивен.
Рука об руку они сошли вниз; впереди них прыгала со ступеньки на ступеньку Энн и, оборачиваясь, несмело спрашивала:
– А можно в этом доме маленьким девочкам съезжать вниз по перилам?
– Нельзя! – строго ответил Стивен.
«Я тут совсем не ко двору», – подумала Джой, глядя на свое изображение в зеркале. Дорожный костюм из зеленого твида был вполне уместен, но темные волосы, подстриженные по последней моде, и загорелое лицо в здешней обстановке придавали ей чересчур экстравагантный вид.
С портрета, висевшего в холле, прямо на нее смотрели мрачные глаза предка, и ее пронзила мысль: «Он знает, я здесь не ко двору!»
Глава III
В дверях столовой Джой от удивления остановилась; ей показалось, что перед ней не современная столовая, а сцена из какой-нибудь старинной пьесы.
Посреди большой обшитой дубовой панелью комнаты, во главе стола, вокруг которого были расставлены стулья с высокими спинками в готическом стиле с фамильными гербами, восседал отец.
Был полдень. Однако в гранях хрусталя и на столовом серебре преломлялись огни зажженной вычурной люстры.
Слуга, облаченный в форму, чинно стоял у массивного с богатой резьбой буфета, и две вышколенные горничные с безразличными лицами, в белых передниках и наколках ожидали приказаний. Да! Все это напоминало скорее сцену из какой-то далеко не современной пьесы.
Чопорность обстановки и подавляла ее и вместе с тем смешила, но все же Джой поняла теперь, почему у Стивена сохранилось почтительное отношение к семейной трапезе, внушенное ему с детства.
Ганс предложил матери стул. Отец сидел в позе человека, который всю жизнь привык ждать.
Джой пришлось взять себя в руки, чтобы не рассмеяться и не выказать, как возмущает ее это слепое потворство семьи причудам хозяина дома.
Но Энн принимала все как должное: в доме праздник!
Оглядев стол, она спросила:
– У кого-нибудь день рождения, бабушка?
Никто не ответил. Жестом героя старинного фильма отец указал Стивену на стул по его правую руку, а Джой на стул налево от себя, проронив: «Mahlzeit»[4], на что Стивен ответил «Mahlzeit». Произошло замешательство: Энн забралась на стул возле Джой. Помедлив, Берта сказала что-то горничным и затем села на другое место. Ганс сел рядом с Энн. Судя по происшедшей суматохе, тщательно подготовленная церемония обеда явно шла вкривь и вкось! Вернувшись, горничная поставила перед Бертой дополнительный прибор. Другая поднесла подушку для Энн. Когда Джой поблагодарила ее, Берта пояснила:
– Нам не пришло в голову, что Энн уже взрослая и может обедать с нами. Шарлотта накрыла для нее стол в старой детской комнате.
– О, вам не стоило беспокоиться, – сказала Джой. – Энн с малых лет обедает со взрослыми.
– Мы с Патрицией всегда обедаем с мамой и папой, – поспешила подтвердить Энн. – Патриция еще маленькая и часто проливает на скатерть, а я большая и скатерть не пачкаю. – Поймав взгляд матери, она добавила: – Иногда и я проливаю, но зато умею резать мясо ножом!
– Очень похвально, Анна! – Тон Берты отнюдь не соответствовал ее похвале.