Я была окончательно сбита с толку ее словами. Зачем ей понадобилось осматривать мою комнату? Этот вопрос Анна оставила без ответа и, не дав более никаких объяснений, покинула спальню. Вот черт! Нехорошее предчувствие сковало мое дыхание ледяными лапами и угнездилось под сердцем. Интуиция подсказывала, что этот ее визит добром не кончится.
Зазвонил мобильник, и на дисплее высветился незнакомый номер. В моей голове промелькнула мысль, что это, скорее всего, звонит Мариус, и я поспешно схватила телефон, чтобы принять вызов. Без сомнений, это был он. Разве можно не узнать его голос? Все плохие предчувствия были безжалостно сметены, и по телу прошли мурашки.
– Привет, Эмилия. Это Мариус. Как твои дела?
Его голос, за короткое время ставший таким родным, подарил мне успокоение. Как же мне сейчас не хватало его присутствия! Мы разговаривали не меньше получаса, но все равно меня не покидало ощущение, что мы никогда не наговоримся.
На следующий день с утра мне захотелось выбраться в город – зайти в парикмахерскую и пройтись по магазинам, чтобы хоть как-то развеять временами посещавшее меня чувство тревоги. День стоял солнечный и теплый, в воздухе витал аромат корицы и свежезаваренного кофе. После парикмахерской, где мои волосы укоротили до середины бедра, я с отличным настроением прогулялась по городу.
Не успела я, вернувшись домой, дойти от калитки до двери, как на пороге меня встретил отец, нервно мявший сигару в пальцах.
– Эмилия, нам необходимо поговорить с тобой.
Нехорошее предчувствие кольнуло сердце ледяной иглой. Ну что за закон подлости такой, а? Хороший же день был, и кажется, что сейчас меня ждет совсем не хороший вечер!
Мы прошли в мою комнату, и отец сел в кресло. Я, оставив пакеты с покупками в шкафу, подошла к окну и, сложив руки на груди, повернулась к нему лицом в ожидании того, что же он сейчас мне скажет. Мой внутренний голос подсказывал, что ничего путного из нашего разговора не выйдет.
Отец заговорил, продолжая вертеть в руках помятую сигару.
– Аня беременна.
– Поздравляю, – ответила я. – Каким образом беременность Ани относится к нашей беседе?
– Самым прямым, – ответил отец тоном, не терпящим возражений. – Я надеюсь, ты понимаешь, что у малыша должна быть своя комната.
– И-и-и?
– Аня предлагает твою комнату переоборудовать в детскую, а для тебя освободить библиотеку, это и будет твоя спальня. Но начинать надо уже сейчас, ремонт – дело долгое.
Так вот зачем мачеха вчера заходила ко мне!
– А почему необходимо именно меня переселить в другую комнату?
Мне стоило немалых усилий сохранять спокойствие. Моему возмущению не было предела.
– Почему бы вам с Анной не отдать свою комнату вашему будущему ребенку, а самим перебраться в библиотеку?
– Эмилия… – попытался вставить реплику отец, но я не хотела его слушать.
За все эти годы для меня стало привычным то, что от мачехи можно ожидать чего угодно, какой угодно пакости. Я свыклась с тем, что отец всегда плясал под ее дудку, что бы она ни говорила. Он даже искусно делал вид, что не в курсе, когда она меня била. Мастерски не замечал синяков, ссадин и полос от ремня. Но это решение переселить меня в другую комнату было уже выше моего терпения.
– Я не буду переселяться никуда из этой комнаты. Свои проблемы со спальней для будущего ребенка решайте с Аней сами, только меня оставьте в покое. В этом доме чертова туча спальных комнат, но нет, вам нужна именно моя! Я привыкла к этим стенам за многие годы, а теперь мне, видите ли, нужно ее любезно освободить. В крайнем случае, дождитесь уже, когда я от вас съеду, и делайте тогда все, что вам вздумается. Тем более ждать осталось недолго.
– Но Аня сказала…
– Ха, Аня сказала, Аня считает, Аня думает. Basta[4]! Все время только это и слышу! Мне абсолютно неинтересно, что там думает твоя жена, но я в ближайшие пару-тройку месяцев отсюда точно никуда не съеду. Дайте мне школу спокойно окончить! И плевать на Анну! Она самая ужасная мачеха, какая только может быть!
– Не смей так неуважительно отзываться о ней, – повысил голос отец. – Если ты не можешь ее любить как мать, то просто обязана уважительно и с почтением к ней относиться!
Это заявление поразило меня до глубины души, вызвав приступ истерического смеха.
– Уважительно? Серьезно? Ты издеваешься сейчас? Как я могу уважать ту, которая постоянно меня унижает? Причем с самого раннего детства. У меня, по-твоему, что, стокгольмский синдром? Сколько раз я ревела из-за нее! А тебе плевать. Когда она поступала со мной несправедливо, ты как будто не замечал этого, словно так и должно быть! Потом эта бессердечная женщина уничтожила все фотографии с мамой и ее вещи, отобрав у меня единственное напоминание о ней. Зачем это было делать? Неужели у меня нет права на память о родной матери? И теперь твоя женушка без всяких колебаний хочет забрать у меня еще и комнату, прикрыв свои намерения благородной целью. Чего еще она хочет?