Что я здесь делаю?
Эта мысль проносится у меня в голове… и тут я вижу ее.
Она выглядит так, словно проплакала весь день. Ее лицо опухло и покраснело, глаза налиты кровью, волосы собраны в беспорядочный пучок на макушке. У нее такой вид, будто она плохо спала несколько дней, и я чувствую, как что-то колет меня в груди, что-то похожее на чувство вины. По моей коже пробегают мурашки, как будто я просыпаюсь, и плечи слегка напрягаются под курткой. Мне не нравится это чувство.
Я вообще не хочу ничего чувствовать.
— Что ты здесь делаешь? — Спрашивает она, и я не уверен, что на это ответить.
Она ждет моего ответа, сжав губы, с выражением нетерпеливого разочарования на лице. Она больше не похожа на ту энергичную, кокетливую женщину, которую я встретил в клубе, но она по-прежнему красива. Я не думаю, что что-либо может сделать ее менее привлекательной. Волна желания, которую я испытываю к ней, одновременно и расстраивает, и отвлекает.
Я не планировал встречаться с ней снова после нашей единственной ночи, проведенной вместе. Но сейчас…
— Можно мне войти? — Спрашиваю я, неловко замирая в коридоре. Жизнь в Братве научила меня быть настороже, но после прошедших пяти лет расслабиться стало еще труднее. Просто находясь в таком незнакомом месте, как это, я начинаю нервничать.
Брови Далии сходятся на переносице, когда она хмурится. На мгновение мне кажется, что она может отказаться. Я думаю, она не хочет иметь ничего общего с тем, что я пришел сказать.
Я стискиваю зубы, встречаясь взглядом с ее усталыми глазами с красными веками.
— Хорошо, — говорит она, отступая назад и открывая дверь шире. Она скрещивает руки на груди и поворачивается, чтобы вернуться в гостиную, оставляя меня стоять в прихожей. Я запираю за собой дверь, стараясь не думать о том, что произошло между нами.
Либо я забыл, каким приятным может быть секс, либо Далия лучше любой другой женщины, с которой я был. Мой желудок сжимается, когда я вспоминаю, как прижимал ее к стене, ее прерывистые стоны, жар ее тела, прижатого к моему, ощущение моего обнаженного члена, скользящего по ее влажности.
Волна жара пробегает по моему телу, мой член твердеет, и я прижимаю к нему руку. Я не хочу продолжать этот разговор, пока я возбужден, думая о Далии и той ночи, а не о том, что я пришел сказать.
Она стоит у окна, повернувшись ко мне спиной, когда я вхожу.
— Почему ты здесь? — Повторяет она, и я медленно выдыхаю.
— Я пришел извиниться,— сухо говорю я. Она фыркает. — Не похоже, чтобы ты очень сожалел. Я не уверена, что ты мне веришь. — Ее плечи напряглись. — Это не очень хорошее извинение.
Моя челюсть сжимается, когда я засовываю руки в карманы.
— У меня нет практики. Я пришел, чтобы предложить тебе кое-что. Если ты этого не хочешь, я уйду.
— Ты использовал все свои навыки сладкоречия в ту ночь? — Далия повернулась, чтобы посмотреть на меня, и у меня мурашки пробежали по спине, когда наши взгляды встретились. Я хотел сказать, это было не сладко. Это было отвратительно, именно так, как мы оба этого хотели.
Воскрешение какой-либо части той ночи в данный момент не принесло бы пользы ни одному из нас.
— Ты хочешь услышать, что я хочу сказать, или нет? — Я прищурился, глядя на нее, сжав челюсти, но заметил, что она не дрогнула и не отступила, что меня удивило. Большинство людей, особенно те, кто знал о моих связях с Братвой, быстро поступали именно так.
Она прикусила нижнюю губу, и я снова почувствовал, как по спине пробежал жар. То, как ее губы касались моих, как они обхватывали мои… Мне было бы лучше позволить себе забыть, как хорошо все это может ощущаться.
— Хорошо. — Далия посмотрела на меня с непроницаемым выражением лица. — В чем дело? Я не могу представить, что ты мог бы сказать, чтобы исправить то, как ты вел себя, когда я была у Эвелин.
— У Эвелин? — Я приподнимаю бровь. — Это дом Дмитрия.
— Они женаты. Так что это и ее дом тоже. Но я бы не ожидала, что ты поймешь, ведь мысль о каких-то обязательствах заставляет тебя вести себя как последний придурок и убегать…
— Теперь я здесь. — Что-то обжигает мой желудок, когда все, что она говорит, поражает меня. Во мне снова просыпаются старые чувства. — Ты понятия не имеешь, что я думаю о браке и обязательствах, — мне хочется закричать ей. Мое горло сжимается, я задыхаюсь от потока слов, которые хочу сказать, но сдерживаюсь. Я не знаю, что такого есть в этой женщине, что заставляет меня так близко подходить к потере контроля, угрожая разрушить стены, которые я так тщательно возводил, но я не хочу в этом участвовать.
— Что это значит? — Далия обхватывает себя руками. — Просто скажи это.
— Я думал о нашем разговоре. Я был удивлен, увидев тебя, и шокирован тем, что сказала Эвелин. Твое заявление…
— Это правда, — перебивает она, но я продолжаю говорить, выдавливая из себя каждое слово. Чем скорее закончится этот разговор, тем скорее я смогу уйти.
— Я плохо отреагировал. Я хочу извиниться за это. И я хочу сказать тебе, что сделаю все, что в моих силах, чтобы позаботиться о тебе.
Глаза Далии расширяются.
— Ты… что именно это значит?
— Я женюсь на тебе, — твердо говорю я ей. — Но это будет всего лишь фиктивный брак. Не будет никаких ожиданий любви или физической близости. Это обеспечит тебе мое имя и защиту, а также обещание, что о тебе и нашем ребенке будут заботиться. И, конечно, если выяснится, что ребенок не мой, развод будет ускорен…
Меня прерывает смех Далии. Он звучит как горький, саркастический звук, и мне кажется, что я недавно слышал его из своих собственных уст. В этом нет ничего смешного или радостного. Когда ее плечи вздрагивают, я думаю, что она вот-вот расплачется.
— Я не могу в это поверить, — выдыхает она. — Сначала мой отец говорит мне, что отправит меня к врачу, который "незаметно" позаботится о беременности. Затем он подкупит мужчину, который мне не нравится, чтобы он женился на мне. А теперь ты стоишь здесь и говоришь, что женишься на мне, но только если это будет брак без любви и секса, из благотворительности, и если я лгу, ты ожидаешь быстрого развода.
Еще один сдавленный звук вырывается из ее горла, но я слишком поглощен горячей вспышкой гнева, которая пронзает меня от ее слов об отце. Я даже не уверен, верю ли я ей. Я напоминаю себе, что не уверен, говорит ли она правду. Я, конечно, не хочу ни от кого заводить ребенка, но мысль о Далии в кабинете врача, собирающейся избавиться от ребенка, который мог бы быть моим, вызывает у меня жгучее чувство собственничества. Мысль о том, что ее отец заставляет ее сделать это, только усугубляет ситуацию, пока я не чувствую, как мои руки сжимаются в кулаки, горячий гнев пульсирует во мне, как второй удар сердца.
Но а мысль о том, что к ней прикасается другой мужчина, совсем не помогает, делая меня убийцей. Кровь шумит у меня в ушах, когда я смотрю на нее, мои мышцы напрягаются. Я уже много лет не чувствовал себя таким собственником, так почему же сейчас? Я не могу это объяснить, и я ненавижу это чувство, которое не приносит ничего, кроме боли, ничего, кроме потери и мучений. Однажды для меня это было почти концом, и я не позволю этому случиться снова.
— Если ты лжешь, тогда развод имеет смысл, — говорю я сквозь стиснутые зубы.
— Почему ты вообще это предлагаешь? — Спрашивает она резким голосом, отводя взгляд от окна позади себя.
— Если ты беременна моим ребенком, это правильный поступок, — говорю я, и мои слова звучат ровно. Я знаю, что она слышит их, но это единственный ответ, который я могу дать. Я не совсем понимаю, почему я это делаю, кроме того, что человек, которым я был раньше, не бросил бы женщину в таком положении. Я уже не тот человек, но мне хочется думать, что я бы и сейчас так поступил. Если, конечно, у нее нет каких-то скрытых мотивов.