Я ощущаю прилив адреналина, когда Дмитрий предлагает мне эту работу. Это напоминает мне о тех временах, когда я выполнял задания для нашего отца, и мне уже хочется вернуться к этому. Когда Дмитрий предлагает мне эту возможность, во мне просыпается гнев, который словно бурлит в крови, ожидая выхода наружу. Он словно позволяет мне выпустить пар, злясь на того, на кого мне разрешено злиться.
Тем не менее, я все еще достаточно упрям, чтобы не показать ему, насколько сильно я жажду этой работы.
— Ладно, — говорю я, с трудом сдерживая эмоции. — Дай мне адрес. Я зайду вечером, когда стемнеет, и заберу твои деньги или наркотики. Как в старые добрые времена, не так ли, брат?
Дмитрий смотрит на меня с некоторой настороженностью, но всё же кивает головой.
— Как в старые добрые времена, — говорит он.
Несколько часов спустя я выхожу в ночную тьму, сжимая в руке ключи и листок бумаги с адресом в кармане. Я направляюсь к своему мотоциклу, ощущая на пояснице холодную тяжесть пистолета. Однако я сомневаюсь, что мне придётся воспользоваться им сегодня вечером. У меня есть другие планы на этот случай.
Звук работающего двигателя и прикосновение прохладного ночного воздуха к щекам словно бальзам на душу. Предчувствие того, что может скрывать в себе ночь, заставляет мою кожу трепетать от волнения. Впервые за долгое время Далия не занимает все мои мысли, и я рад отвлечься и получить разрядку каким-то другим способом.
Я настолько хорошо знаю дороги, ведущие в тот район Гарлема, куда держу путь, что даже не проверяю адрес ещё раз, пока не оказываюсь почти на месте. Мой пункт назначения - трущобы, заброшенное здание из коричневого камня на улице, где таких зданий немало. Я оставляю свой мотоцикл в ближайшем переулке, надёжно фиксирую колёса и надеюсь на лучшее. Если кто-то повредит его, он горько пожалеет о своём выборе.
Попасть в само здание довольно легко. Я спускаюсь по лестнице в подвал, стараясь не вдыхать запах плесени и сорняков, который наполняет лестничную клетку, и останавливаюсь у залитой водой двери в нижней её части. Подняв руку, я сильно ударяю по ней кулаком, чувствуя, как дерево немного прогибается.
— Отвали! — Слышу я изнутри. — Никто не заказывал гребаную пиццу!
Я почти смеюсь над этим, в груди у меня урчит, когда я стучу снова.
— Открывай! — Рычу я через дверь, усиливая свой акцент. — Если ты хочешь сохранить все свои пальцы на руках и ногах, ты откроешь дверь.
— Я сказал, отвали! — На этот раз голос звучит менее уверенно, с легким оттенком дрожи, и я чувствую, как сжимаются уголки моих губ. Они понимают, что попали в затруднительное положение, и просто надеются, что дверь между ними и мной обеспечит большую защиту, чем это есть на самом деле.
— Твои похороны. — Я отступаю назад и с силой ударяю ногой в ботинке по задвижке. Дверь немедленно поддается, разлетаясь в щепки вокруг замка, и еще один сильный удар распахивает ее.
Я слышу крик и щелчок пистолета, и в тот же миг мой собственный пистолет выхвачен и направлен на группу из пяти человек, разбросанных по этому жалкому подобию гостиной.
— Скажи ему, чтобы он опустил оружие, приятель, — рычу я, указывая на того, кто угрожает мне моим же оружием. — Или один из вас умрет. Я позволю тебе гадать, кто это будет, хорошо?
Я ощущаю запах их страха, который смешивается с неприятным ароматом травки и пота, и это приносит мне почти такое же удовлетворение, как и наслаждение от хорошего секса. Прошло много времени с тех пор, как меня боялись, с тех пор, как кто-то испытывал дрожь, глядя в дуло моего пистолета. Это чувство вызывает у меня приятные мурашки по коже.
— Опусти пистолет, — повторяю я грубым и сердитым голосом. Но мужчина, на самом деле, мальчик, не подчиняется, и мой палец медленно ложится на спусковой крючок.
Их пятеро, а в пистолете всего шесть патронов. Мне нужно всего три. Я отталкиваю того, кто первым направил на меня пистолет, и уклоняюсь в сторону, когда его палец замирает на спусковом крючке. Он падает, и пуля пролетает мимо цели. Я быстро убиваю еще двоих - того, кто стоит рядом с ним, и того, что в дальнем конце комнаты, оставляя в живых двоих мужчин.
В воздухе витает резкий запах мочи. Когда я обращаю внимание на худощавого мужчину в баскетбольных шортах, который сидит в игровом кресле, я замечаю, что он описался. Его друг, коренастый мужчина, который, кажется, десять лет назад играл в футбол, неподвижно сидит на диване у стены. На полу у его ног валяется разбитое стекло от кальяна. Его лицо, белое как кость, с зелеными краями, выражает ужас.
— Теперь, когда я привлек ваше внимание, — говорю я, переводя взгляд с одного на другого, — я уверен, что вы знакомы с братвой Яшкова. Вы даже вели с ними дела, хотя, возможно, не очень хорошо разбираетесь в этом, учитывая ваше… положение в жизни. — Я оглядываюсь по сторонам, и насмешка в моем голосе ясно дает понять, что я думаю об их убежище, или доме, или как они там это называют.
— Послушай, чувак, нам просто нужно еще немного времени… — выплевывает тощий, и я направляюсь к нему, засовывая пистолет обратно за пояс, а другую руку в карман.
— Я не верю, что это правда. Думаю, у тебя есть что-то, что ты можешь мне дать, или, по крайней мере, достаточно, чтобы выиграть немного времени. Это может быть то, что ты должен Братве, или наркотики, которые тебе дали, что угодно. Но ты должен мне что-то дать, и пока ты этого не сделаешь…
Я протягиваю руку и хватаю худощавого за футболку спереди, а другой кулак заношу наотмашь. Кастет на моей руке поблескивает в свете флуоресцентных ламп у дивана, когда он касается его челюсти, разбрызгивая кровь по ковру, моей рубашке и руке. Я вижу, как один из его зубов вылетает и ударяется об угол стола, и слышу, как его друг потрясенно крякает.
Это потрясение длится всего секунду. Мгновение спустя его друг встает и бежит ко мне, и что-то похожее на облегчение охватывает меня при мысли о предстоящей драке. Это происходит стремительно. Я отшвыриваю тощего в сторону и, развернувшись, наношу мощный удар костяшками пальцев по подбородку коренастого. Он рухнул, словно мешок с картошкой, а я толкнул тощего обратно в кресло, опрокинув его на пол прямо на глазах у его друга.
— Тот из вас, кто заговорит первым, останется в живых, — прорычал я. — Так что решайте.
Двадцать минут спустя коренастый лежал мертвым на полу, его челюсть была сломана, а глаза не видели ничего вокруг. Тощий плакал кровавыми слезами, во рту не хватало зубов, но у меня была половина денег, которые должны Дмитрию, и оставшиеся таблетки.
— Забудь, что ты когда-либо работал с братвой Яшкова, — предупредил я его, засовывая кастет обратно в карман, прежде чем шагнуть обратно в зловонное тепло лестничной клетки.
Оказавшись снова на улице, я с наслаждением вдыхаю свежий воздух и, поворачивая шею из стороны в сторону, направляюсь к своему мотоциклу. Чувство удовлетворения, которое я испытываю, можно сравнить с облегчением, которое приходит после оргазма. Мои мышцы расслаблены сильнее, чем когда-либо за последние годы, а кожа на руках в синяках и покрылась кровью.
Было невероятно приятно ощутить такую свободу. Приятно было причинить кому-то боль. Когда я завожу мотор своего байка и выезжаю на дорогу, по моим венам разливается пульсирующее, трепещущее чувство жизни.
На полпути к дому, взглянув в зеркало заднего вида, я замечаю черную машину всего в нескольких шагах позади себя. Я хмурюсь, и внезапный холодок пробегает по моей спине,- неприятное ощущение, знакомое мне с детства. Я всегда знал, как следить за своим окружением, чтобы вовремя заметить, если что-то не так. И что-то кажется очень не так.