Это было неправильное заявление, по крайней мере, если я хотел разговора, а не ссоры. Не думаю, что я хотел ни того, ни другого. Я просто хотел сказать своё слово и уйти, но я вижу, как Далия сейчас накручивает себя, в её глазах вспыхивает ярость, и, кажется, я не могу заставить себя уйти.
— Я сама о себе позабочусь, — резко говорит она. — Завтра я пойду и оформлю документы на развод. Если ты этого хочешь, после всего, что было, мне, блядь, плевать на финансовую составляющую. Я разберусь с этим.
— Я тебе не верю, — слова вырываются из моего рта с большей резкостью, чем я ожидал. Даже Далия, кажется, слегка ошеломлена тем, как звучит мой голос, словно она тоже может услышать в нём боль.
— Я начала заботиться о тебе, — шипит она. — После встречи, после сегодняшнего дня… даже до этого… Я начала что-то чувствовать к тебе. Я знаю, что с тобой что-то случилось. Мне стало не по себе, и кто знает? Может быть, если бы ты когда-нибудь сказал мне хоть немного правды, если бы ты открылся мне хоть на крошечную, чёрт возьми, крупицу, из этого могло бы что-то получиться. — Её рука сжимает полотенце с такой силой, что костяшки пальцев белеют. — Но я не собираюсь разрываться на части из-за мужчины, который даже не хочет рассказать мне правду о себе.
В глазах у меня потемнело. На мгновение я почувствовал прилив гнева, который, словно молния, вспыхнул и тут же погас, оставив после себя ледяное спокойствие. Я осознал, что эта фраза разрушила все барьеры, которые я так старался возвести.
Я приблизился к ней и увидел, как она вздрогнула, но осталась стоять на своем. Она смотрела на меня снизу вверх, и ее взгляд был непреклонен. Я протянул руку, взял ее за подбородок и заглянул в глаза.
— Ты не представляешь, — медленно произнес я, — что значит чувствовать, как тебя разрывает на части.
Далия с трудом сглотнула, и я ощутил, как она дрожит.
— Если ты не можешь быть честным со мной как мужчина, — прошептала она, — значит, ты не тот человек, которого я хотела бы видеть отцом своему ребенку. Мы оба справимся сами по себе. — Она прерывисто вздохнула. — Мне не следовало выходить за тебя замуж…
— Наконец-то, — выдавил я из себя. — Хоть в чем-то мы сходимся.
Затем я отпустил ее, развернулся на каблуках и покинул комнату.
23
ДАЛИЯ
Я наблюдаю, как уходит Алек, все еще не в силах унять дрожь. Его прикосновение к моей коже, когда он сжал мою челюсть, глядя на меня сверху вниз, все еще ощущается как ожог.
— Ты даже не представляешь, что значит быть разорванным на части, — сказал он.
В его голосе звучала боль, она была в каждом слове. Он выглядел так, будто испытывал не только эмоциональную, но и физическую боль, хотя я не могу представить, почему. На мгновение мне показалось, что он близок к тому, чтобы признаться мне в том, что скрывал все это время. Но затем он замолчал. Он сказал мне все, что я уже знала, но надеялась, что это изменится. Я даже не осознавала, что надеялась на перемены, пока он снова не произнес это вслух. Мне показалось, что меня ударили в живот, как будто из меня выкачали весь воздух.
— Я не могу этого сделать, — шепчу я в пустоту, глядя на дверь, за которой только что скрылся Алек. Он прав: этот брак был лишь временным решением, способом удержаться на плаву, пока я не найду что-то более постоянное. Я никогда не думала, что это перерастёт во что-то большее, но на приёме у врача…
Я качаю головой, отгоняя это воспоминание, а также те, где мы с Алеком были вместе после ужасной драки на парковке у Сэла, и сегодняшние события в музее. Я выбрасываю всё это из головы, потому что нет смысла зацикливаться на прошлом.
Мы закончили.
Я больше не могу так жить. Я не могу позволить ему проникать под мою кожу, заставляя желать его, ослабляя мою защиту, только для того, чтобы снова стать холодным. И я устала от желания мужчины, который лжёт мне на каждом шагу. Который не даст мне ни на секунду почувствовать его по-настоящему уязвимым, пока мы оба не будем обнажены.
Даже тогда он не позволил мне увидеть его без одежды. Я никогда не видела Алека обнажённым. Никогда не видела ничего, кроме его лица и рук.
— Я чертовски устала, — произношу я вслух, и мои слова эхом отдаются в тишине. Я хватаю свою спортивную сумку и начинаю складывать в неё одежду и туалетные принадлежности, одновременно схватив пару леггинсов и толстовку, чтобы надеть их.
Я поеду в отель. Я что-нибудь придумаю. Из-за того, что я живу в особняке, моя последняя зарплата почти не тронута, и на моём счету всё ещё есть несколько тысяч долларов. Этого хватит, чтобы прожить, пока я не найду недорогую квартиру за городом. Мне придётся ездить на работу и искать няню, когда родится ребёнок, но я с этим разберусь…
Я не знаю, как я с этим разберусь. Но в эту секунду я точно знаю, что больше ни минуты не смогу провести под одной крышей с Алеком Яшковым.
Я перекинула сумку через плечо и вызвала Uber. Мои мысли были настолько хаотичными и быстро сменялись одна другой, что я едва замечала, куда мы едем. Лишь через полчаса, когда мы подъехали к моему старому многоквартирному дому, я осознала, что выбрала этот адрес по привычке.
Водитель заметил мои сомнения и оглянулся на меня.
— Это то самое место? — Спросил он.
Я с трудом сглотнула.
— Да, — пробормотала я, выходя из машины. Я понимала, что это неподходящее место, моя квартира теперь принадлежит кому-то другому, но всё равно испытывала странное желание подняться наверх и взглянуть на то, где раньше жила. Я осознавала, что это глупо, и мне следовало бы просто добраться до отеля и переночевать там, а утром написать Эвелин и объяснить ей всё. Когда утром она узнает, что я ушла, она будет в ярости и попросит меня вернуться. И мне придётся объяснить ей, почему я не могу этого сделать.
Я просто не могу.
Я захожу в здание и останавливаюсь в тихом и прохладном вестибюле. Всё вокруг кажется таким знакомым, и я чувствую, как на глаза наворачиваются слёзы, когда я оглядываюсь по сторонам. Я иду к лифту, поправляя сумку на плече, и удивляюсь, почему меня так волнует всё это. Возвращение сюда не вернёт мне квартиру и не решит никаких проблем в моей жизни, но эта привычность одновременно успокаивает и ранит, и я продолжаю идти.
В лифте я прислоняюсь спиной к зеркальной стене, стараясь не думать об Алеке. Я вдыхаю знакомые ароматы лимонного средства для мытья полов и старого дерева, нажимаю кнопку своего этажа и на мгновение представляю, что возвращаюсь домой. Что моя жизнь не полна неопределённостей, с которыми я не знаю, как справиться.
Лифт звенит, и я выхожу из него. Подхожу к двери своей старой квартиры и понимаю, что, кажется, в неё ещё никто не въехал. Я не могу быть уверена на сто процентов, но изнутри не доносится никаких звуков, перед входом нет коврика, ничто не указывает на то, что там кто-то живёт. Это немного ослабляет боль в груди, и я просто стою, глядя на дверь.
Я хочу войти, но я не настолько ностальгична, чтобы рисковать вломиться в дом только для того, чтобы снова увидеть своё старое жилище.
Верно?
Я прикусываю губу, теребя связку ключей. Если кто-то въехал, то замки, вероятно, сменили. Скорее всего, их всё равно поменяли. Но я могла бы попробовать… Если кто-то услышит, как я пытаюсь отпереть дверь, и выйдет, я просто скажу, что ошиблась адресом. Легко.
Это так глупо. Но я всё равно иду к двери, желание вернуться домой настолько сильное, что оно пересиливает все мои здравые мысли. К моему удивлению, ключ подошёл. Я прикусила губу, размышляя, возможно ли, чтобы замки не сменили, если в дом въехал кто-то другой? Меньше всего мне хотелось бы попасть в полицию из-за взлома и проникновения. Но, конечно, это было бы невозможно.