– Позвони-ка Самсоновой, милочка, – попросил Дрожайший и сел рядом с Волгиным, желая рассмотреть его хорошенько. И подумал, что не ошибся в первой оценке, перед ним действительно экземпляр мужской красоты и силы. Козобкина набирала номер телефона Самсоновой, но никто не отвечал.
– Вот что, молодые люди, мы сейчас снарядим к доценту Самсоновой делегацию. Пойдет Татьяна Козобкина, а вы, товарищ Волгин, можете к ней присоединиться.
Волгин предложил сходить вместе. С ним собрался и Борис Горянский.
Они прошли Пушкинскую площадь, свернули на Страстной бульвар. На Каретной улице Козобкина зачитала по бумажке адрес и многозначительно поглядела на Волгина, который, по ее представлению, не раз уже бывал по этому адресу. Восьмиэтажный, послевоенной постройки дом стоял фасадом на улицу и являл собой образец архитектуры последних лет. Каждая квартира имела балкон, а лестничные площадки просторны и пол выложен узорной плиткой. Три дома замыкали каре, образуя прекрасный двор, внутри которого были разбиты сквер и детская площадка.
– Хороший домик, – определила Козобкина, входя в подъезд.
– Мы подождем, – сказал Борис, предлагая Волгину пройтись по двору. Они не успели дойти до детской песочницы, как их окликнула Козобкина.
– Мальчики, мальчики! Все! Узнала. Дверь не открывалась, сколько ни звонила, ну я к соседям, а соседи сказали, что ее увезли.
– Куда? – вырвалось у Волгина.
– В больницу. Упала с балкона, говорят. Вешала белье, ветер дул, вот и упала.
Он теперь все понял, вскочил и бросился в подъезд и, забыв о лифте, на одном дыхании проскочил пять этажей, остановившись перед дверью, нажал на кнопку звонка, чувствуя, как страшно колотится сердце, а сам он шептал одно-единственное своими побледневшими сухими губами:
– Не может быть! Не может быть! Не может быть!!!
Он звонил, пока не выглянула соседка, молодая женщина с ребенком на руках.
– Молодой человек, она вчера ночью стирала, как всегда, развешивала белье и сорвалась, я слышала, как она закричала, и упала, я еще кормила ребенка на ночь, а слышу, что крикнула, выглянула с балкона и сразу все поняла. Такое случилось несчастье.
– Не может быть! – сорвалось у Волгина.
– Что поделаешь, – проговорила женщина мягким своим голосом, глядя с прежней болью на него. – Вон до сих пор веревки оборваны висят, она за них цеплялась, а видать, не удержалась. А главное, я сама слыхала, как она закричала, ее мать приезжала, отец, а не вернешь ведь.
– Она умерла? – Он ничего не понимал и ничего не видел.
– Ну, так вить сами видите, пятый этаж, – отвечала она. – Не дай бог кому!
Волгин почувствовал, что не может больше стоять на ногах, прислонился к двери и зарыдал, сползая на пол.
«Все кончено, – шептал он, спускаясь вниз и не видя перед собой ступенек. – Все кончено, и ее больше нет на свете». Он спустился на первый этаж. Ему опять пришло в голову, что произошла ошибка, и он поднялся вновь на пятый, позвонил соседке, которая тут же открыла дверь, словно ждала его.
– Скажите, а в какую больницу увезли? – спросил Волгин слабым голосом.
– К нам прикреплена первая городская, а я-то врать не буду, не знаю, куда ее повезли, как бы не в морг, – отвечала она. – Милиция тут была. «Скорая», с носилками ходили. Все тут было. А вот сказать, куда ее отвезли, не могу.
Борис с Татьяной стояли в тамбуре, что между дверьми на выходе из дома, и Борис тискал ее что было сил, запустил руку ей под юбку, предаваясь вольному движению страсти. Завидев Волгина, они прекратили возиться.
На кафедру они вернулись все вместе. Татьяна сбивчиво рассказала Дражайшему о случившемся. Профессор сильно расстроился, поглядел на Волгина, покачал головой.
– Вот как бывает, молодой человек, в жизни! С такими связями, с такими данными, кто бы мог подумать, дорогие мои. Не верится, не верится. Недавно видел ее. Такая, такая красавица! Милочка, завтра с утра займись-ка этим вопросом. Позвони, узнай, проверь, потом объявление в траурной рамке. Она – талантливый педагог, напиши: выдающийся педагог! Просвещеннейший ученый!
Профессор, совсем разволновавшись, вышел, хлопнув дверью.
Возле памятника Пушкину Волгин стоял минут тридцать, пока дежурный милиционер с озабоченностью не стал посматривать на него, только тогда он пришел в себя и вернулся обратно к университету. Признаться, он опять же не мог припомнить причины своего возвращения. Волгин вспомнил, что Борис остался на кафедре, поднялся на второй этаж и, пройдя полутемные коридоры, открыл дверь на кафедру. В закутке, огороженном шкафами, кто-то копошился. Он заглянул туда и отпрянул: опрокинувшись на стол спиной, с задранной юбкой, держась руками за края стола, лежала Козобкина… Рядом стоял Борис… Он оглянулся на шум, но Волгин уже выскочил в коридор.
На следующий день Волгин позвонил Галине Брежневой и все рассказал. Она в ответ заохала, обещала во всем разобраться с помощью своих хороших знакомых.
– Она мне звонила совсем недавно, – говорила Галина со слезою в голосе, – Она мне сказала, что у нее теперь есть «свой сад жизни». Она была счастлива. Я звонила ее маме. Она в таком горе! Мы так дружили, всем делились. Заезжайте ко мне, прошу.
Волгин повесил трубку. До похорон он больше не выходил из комнаты, лежал и смотрел в потолок, вспоминая ее слова про «свой сад жизни». На похоронах он увидел ее мужа. Он сразу узнал это прыщеватое лицо и молча, не скрывая своих чувств, смотрел на Свинцова. Волгин думал о своей потерянной любви и о том, что его долг теперь понять, как же все это произошло и, если есть виновный, отомстить во что бы то ни стало.
Часть вторая
Страдания молодого Волгина
Женщина хороша исключительно тем, что ее можно домысливать
I
Состояние Волгина в первые дни после смерти Самсоновой было мучительным. Он думал о самоубийстве, считая, что жизнь для него закончилась. Но со временем он решил, что Людмила не простила бы ему самоубийства, и ради нее он должен жить. Он с еще большим рвением принялся за учебу. Все свободное время сидел в библиотеках, чаше всего в Ленинке, экзамены он легко сдавал, помогала хорошая память. К нему стал присматриваться заведующий кафедрой, его литературной кузнице нужны были такие талантливые и перспективные кадры, как Волгин.
Волгин сидел в задумчивости в сквере на Моховой, когда к нему подошел Борис Горянский.
– А правда, что ты был влюблен в доцента Самсонову?
– Правда.
– Мне Таня сказала. Ты извини, что я спросил.
– Была прекрасная женщина, я ее любил.
– А она тебя?
– А она меня еще больше, я так думаю, и не надо об этом говорить.
Волгин просто не хотел говорить на эту тему, ему вообще стало неинтересным общение со сверстниками. Он стал другим. Сколько ни приглашал его Борис на вечера в дома культуры, на концерты или просто студенческие вечеринки, он никуда не ходил.
II
В середине лета Волгин поехал домой. Для его измученной души это было спасением. Мать, чувствуя, что сыну необходимо уединение, старалась его не тревожить. Он просыпался поздно, много читал, и даже помогая матери и сестре по хозяйству, был рассеян и задумчив. Он не заметил, как пролетел июль, наступил август.
Однажды он с сестрой Надей копал картошку и увидел на соседнем огороде Маню Рогову. Она тоже копала картошку в это же время, что и они. На следующий день Маня опять пришла вместе с ними.
– Чего это она, как мы, так и она появляется в огороде? – спросил он, вытирая с лица пот.
– Ты погляди на ее платье, – сказала сестра, – вырядилась, точно в клуб, на танцы. Учиться бросила, жиру нарастила, замуж хочет.
– Ну, так пусть выходит.
– А за кого? Родители рады-радешеньки выдать ее, вон, гляди, говорят, телка нагуляла жира, детей рожать надо, хозяйство вести надо, а не за кого. Был Андрюха Таранькин, да ну ведь дурак-дураком.