В фойе третьего этажа Кобальт заметил повара Матусевича увлеченно беседующего с тем самым пацаном, которого привел Фонарь. Имя у него еще странное. Локус. Если пацан до сих пор здесь, значит, Току не удалось найти его родственников. Надо поговорить с Олей, чтобы она его забрала и распределила кому — нибудь в семью. Не будет же пацан и дальше волочить свое существование с Током. Испортит его этот забулдыга. Один плохой пример уже есть.
Батя сидел за столом, сложив перед собой сжатые в кулаки руки. На нем не было лица. Кобальт только однажды видел его с таким отрешенным взглядом. Дело было во времена, когда Гортранс только зарождался. Тогда община представляла собой сборище бывших урок и отбросов, которых Суворов собирал по всей вымершей Москве. Плохо организованные, озлобленные, они работали на расчистке дорог и часто конфликтовали со всеми представителями общин. Один из таких конфликтов едва не перерос в полномасштабную войну. Батя и Суворов встретились, чтобы решить очередной спор, разговор зашел слишком далеко. Батя, будучи в компании всего трех человек на глазах десятка дружинников зарядил Суворову по роже. Возможно, именно вопиющая наглость и смелость командира сталкеров остановила будущего Великого князя отдать приказ пристрелить наглеца на месте. Впоследствии Батя выплатил за это оскорбление солидную компенсацию в монетах, однако Суворов не забыл прилюдный позор и мечтал отомстить.
— Контракта на поставки ГСМ не будет, — Батя обрушил кулаки на стол. Сил у него осталось немного, поэтому удар получился скорее символическим. — Иван Иваныч считает, что таким образом публично выкажет нам свою поддержку в этом конфликте. Я убеждал его, что без контракта, мы скоро останемся без фляги в казне, но у него связаны руки. Гортранс — его главный партнер, он не будет рисковать своими гражданами.
— Они перекрыли все дороги, — сказал Кобальт.
— Мы бы сделали то же самое, — в тоне главы Мида звучали обвинительные нотки в адрес сталкера. — Суворов в бешенстве и жаждет крови.
Кобальт вдруг осознал, что того Бати, который врезал Суворову, который прошел несколько войн и десятки раз оказывался на грани гибели — больше нет. Человек, сидевший напротив, был лишь его бледной тенью. Что с ним случилось?
— Иван Иваныч прагматик до мозга костей. Его можно понять.
Батя с трудом поднялся, прошагал к окну. Солнце бледным пятном просвечивало под густыми облаками. Ветер гнал приятный прохладный воздух по опустевшим улицам города, пропускал его сквозь затянутые паутиной форточки, через открытые настежь проржавевшие двери, через разбитые мародерами окна и покосившиеся от лопухов рамы.
— Будет трибунал, — Батя обернулся к сталкеру и внимательно посмотрел ему в глаза. — Есть свидетель.
— Невозможно, — Кобальт помолчал и спросил. — Кто?
— Какой — то бомж. Говорит, видел, как сталкеры застрелили дружинников на Арбате, а потом увезли тела.
Батя заметил замешательство на лице Кобальта.
— Вас же никто не видел, так ведь?
Кобальт рассказал историю встречи с бомжом в книжном.
— Такое нужно говорить мне сразу! — обрушился Батя. — Ёп вашу мать! Что он видел?
— Только как мы едем к Арбату. Больше ничего.
— Судя по тому, как четко описал тебя, он видел достаточно.
Батя выжидающе смотрел на сталкера, надеясь услышать убедительное опровержение. Кобальту нечего ответить. Бомж действительно видел их и за деньги от Гортранса мог приплести к рассказу все что угодно.
— Ты точно больше ничего не хочешь мне рассказать о том дне? — с недоверием спросил Батя.
— Нет.
— И о деньгах, которые вы забрали?
Кобальт машинально попятился, словно его тараном толкнули в грудь.
— У них при себе было две штуки фляг, — пояснил Батя. — Хочешь сказать, вы их не брали?
— Мы свалили тела в машину и увезли. Если и были деньги, то остались при них.
Батя помолчал и кивнул. На его лице мелькнул лучик облегчения.
— Ладно. Тогда пусть там и останутся. Вернуть мы все равно не можем, а мне эти грязные деньги в казне не нужны.
Глава общины рухнул на кресло, словно сваленное ветром с опоры чучело. Закрыл лицо руками, глубоко вздохнул.
— Трибунал — это не так уж плохо. Будут присутствовать все представители общин, выслушают и нас, и их. Гум и Гарднер тоже недолюбливают Гортранс, так что Суворову будет непросто их убедить. Решение трибунала обязательно для всех, его нельзя будет оспорить — тоже плюс. Может нам и повезет, главное, чтобы все произошедшее оставалось втайне. Следи за Витькой, он слишком импульсивный, юношеский максимализм из него так и прет. Свидетель — это хреново, конечно. Тебя он опознает. Но тебя и так все знают. Надо хорошенько пройтись по каждому пункту, восстановить все по секундам, чтобы комар нос к нашим показаниям не подточил.