Рука начинает трястись. Да я смешон. Сжимая руку в кулак, я заставляю напряжение уйти.
Открываю дверь. Меня сражает сильная волна спертого воздуха. Намеренно делая глубокий вдох, подхожу к выключателю и врубаю свет.
Вот она. Моя машина. Прокачанная синяя «Шевроле Камаро» 1967 года. Она продавалась в местном гараже рядом с моим домом в Бразилии, а я давно положил на нее глаз. Мой отец купил ее, когда мне исполнилось восемнадцать. Когда я переехал в Лондон, то сюда же переправил и ее. Куда бы я ни отправился, она всегда со мной.
Я могу. Мне всего-то нужно забраться внутрь, вставить ключ зажигания и завести ее.
Пытаясь отбросить страхи, медленно двигаюсь в сторону машины. Разблокирую. Открываю дверь. Все тот же аромат, только с примесью спертого влажного воздуха, которым пахну́ло всего на мгновение.
Глубокий вдох, и я забираюсь внутрь. Закрываю дверь с хлопком.
Я в ловушке. Огонь.
Зажмуриваясь, я игнорирую страх, застрявший в голове.
– Я могу, – говорю я себе.
Вдыхая через нос, поднимаю ключ. Пока я не пытался вставить его в зажигание, я не понимал, насколько сильно дрожит рука.
– Черт, – шиплю сквозь сжатые зубы. – Я могу.
Со мной ничего не случится. Молния не бьет в одно место дважды. А теперь перестань быть трусом, Сильва, и заводи чертову машину.
Я вставляю ключ и завожу двигатель. Пару секунд из глушителя слышатся хлопки, а двигатель работает с перебоями. В эти секунды я искренне надеюсь, что она не заведется. Я молюсь.
Если она не заработает, тогда я не смогу ее вести.
Моей вины не было бы. Не было бы никакой трусости.
Машина оживает с грохотом, включается радио. От вибраций ревущего мотора и громко играющей музыки моя голова взрывается. Образы аварии атакуют все мои органы чувств. Я чувствую запах дыма. Привкус крови во рту. Сдавливает грудь.
Я не могу дышать.
Нужно выключить двигатель.
Открываю дверь и буквально вываливаюсь из машины на колени. Судорожно вдыхаю воздух.
– Черт! – кричу я, в ярости сжимая голову. – Черт! Черт! Черт! – кулаком ударяю по полу, не обращая внимания на охватывающую руку боль.
Я теряю самообладание.
Поднимаясь на ноги, я хватаю бейсбольную биту, прислоненную к стене, и обрушиваю удар за ударом прямо на лобовое стекло.
Глаза заволакивает алым маревом, я вымещаю все свое раздражение, боль и страхи на машине, ударяя по металлу и стеклу снова и снова.
Неважно, сколько раз я ударю, – лучше мне не станет.
Отшатнувшись, я осматриваю оставленные мной повреждения. Машина в аварийном состоянии.
Как и я.
Это машина, которую купил мне отец, – все, что от него осталось, и я уничтожил ее.
Меня охватывает горечь. Какого хрена со мной не так?
На нетвердых ногах я отправляюсь в дом и иду в свой кабинет. Смотрю на все эти стоящие в ряд насмехающиеся надо мной награды. И понимаю, что бита по-прежнему в руке. По венам все еще струится ярость, и я замахиваюсь на то, что осталось от моей карьеры, разношу награды на куски до тех пор, пока не вижу, что больше ничего нет.
Мне не лучше.
Я ненавижу самого себя.
Я падаю на колени посреди беспорядка, что создал. Руками держусь за голову, хватаюсь за волосы и впервые с момента аварии плачу.
Понятия не имею, как долго я пробыл в таком положении.
Вытерев лицо тыльной стороной ладони, я поднимаюсь и иду к столу. Сажусь в кресло, открываю нижний выдвижной ящик стола и достаю бутылку виски, что храню там. Откупориваю и делаю большой глоток из горла. Затем еще один. И еще. После, без единой мысли, из кармана вытягиваю телефон и, прежде чем осознаю, что делаю, набираю номер доктора Харрис.
– Офис доктора Харрис.
Ее секретарша.
– Возможно ли поговорить с доктором Харрис? – мой голос хриплый.
– На данный момент у доктора Харрис прием. Кто звонит?
Я стискиваю зубы.
– Леандро Сильва.
– Мистер Сильва, я могу попросить доктора Харрис перезвонить вам. Или если это срочно…
– Ничего срочного, – делаю очередной глоток виски.
– Попросить ее перезвонить вам?
– Нет. Просто забудьте.
– Вы уверены? Потому что…
– Уверен, – перебиваю я ее. – Я увижусь с ней завтра на сеансе.
Я вешаю трубку.
Какого черта я позвонил ей?
Раздраженный, бросаю телефон на стол и выпиваю еще.
Здесь слишком тихо.
Тишина в этой комнате болезненна настолько же, насколько шум в моей голове.
Чтобы заглушить ее, я дотягиваюсь до телефона и включаю музыку. Бутылка все еще у меня в руке.
Начинает играть Bloodstream Эда Ширана…