От каждого дома ходили люди на поклон к Бахши-беку. Целовали землю у его ног. Не внял Бахши-бек новым мольбам бедняков. Вернулись люди с сухими, шершавыми от жажды языками и мокрыми глазами…
«Жажду — дайте воды», — стенала земля.
А поганец прислужник сидел себе у истока умолкшего ручья. Дохнул он огнем на ухо жаждущей земле и жаждущим старикам.
«Село жаждет воды, а Бахши-бек — жену козопаса Мамбре, — сказал поганец. — Вода — в объятиях жены козопаса Мамбре… Мир — это дай и возьми».
Онемели жаждущие старики.
«Мир — это дай и возьми…» — тысячекратно гремело над ними.
…Высохло русло ручья. Горели и гасли, чернея, цветы граната, сохла и сжималась виноградная лоза в раскаленной, иссохшей земле.
В полнившихся горем домах стонали и плакали колыбель и дитя!
«Жажду — дайте воды».
Старики потянули за полу невестку Шогер.
«Все погибает, и село и земля. Пади к ногам Бахши-бека, спаси…»
Рвала на себе волосы невестка Шогер над погибающей землей и над колыбелью своих погибающих младенцев.
Не пошла.
Старики окружили невестку Шогер. Простерли руки с черными ногтями к ее черным глазам-озерам: «Иди».
Земля стенала под ногами невестки Шогер: «Иди».
Пошла.
Дорога не спрашивает, кого несет. Ей все одно. Несет она на себе и смерть, и смерть несущего.
Пошла. Село ведь: земля, дети. Все умирает без воды. И у нее там двое изнывают от жажды.
Пошла…
Не дорога была — черная змея. Пошла по опаленной спине черной змеи.
Над ручьем висит скала Родника Куропатки. На скале красным пламенем полыхает недавно посаженное гранатовое дерево, а рядом белеет цветеньем кроткая и покорная черешня.
Вода! Все ей подвластно. Пусть будет весело на дороге.
Рука бабушки Шогер трепещет в воде. Видятся ей черная змея той черной дороги и она, идущая по этой дороге.
«Иди!..» — сказало горе.
Пошла. Можно ведь и вернуться… Земля и люди жаждали воды, а Бахши-бек — ее.
Пошла. Хачипап воспротивился было. Не послушала, пошла. Ничего не сказала пасущему в ущелье коз Мамбре.
Пошла…
Сладострастной улыбкой зажегся Бахши-бек, увидев жену козопаса Мамбре.
«Пришла?»
Сурово глянула на него невестка Шогер.
«Верни людям воду! — сказала она. — Земля и село погибают, жалко их. Верни воду».
«Верну, — криво улыбнулся Бахши-бек. — Только знай, красавица, мир — это дай и возьми».
Пощечина невестки Шогер черной змеей стеганула жирное осклабившееся лицо Бахши-бека.
«И не дал, так возьми! Возьми и запомни: я, невестка Хачипапа, пришла, чтобы плюнуть тебе в лицо».
Зазвенела еще одна пощечина.
Бахши-бек едва успел проглотить выбитый зуб, а невестка Шогер исчезла…
Дорога, она ведь и уводит и возвращает.
Вернулась. На скале ее ждал Мамбре. Невестка Шогер весело шепнула ему на ухо: «Я выбила зуб Бахши-беку, Мамбре…»
Хачипап гремел со скалы: «Нет у меня сына Мамбре, пока есть Бахши-бек».
Старик спустился со скалы, снял с себя папаху и надел ее на голову невестки.
«Будь благословенна!» — сказал он.
И невестка Шогер вдруг расплакалась. Перед ней блестели глаза-кинжалы Бахши-бека. «Мир — это дай и возьми». Рука еще горела от ударов.
«…И не дал, так возьми!..»
Рука бабушки Шогер трепещет в воде.
…Полой стерла кровь с пальцев и вернулась в село.
А воды нет. Не зажурчал ручей в сухом русле. Цветы граната не ожили. Иссохшая земля не напилась прозрачной влаги.
Давно это было… Бабушка Шогер зачерпнула воды из ручья, утопила в ней горячие губы.
— Охай…
Шипучая змея скользнула подальше от водной дороги.
— Получил свое, Бахши-бек?
Бабушка Шогер засмеялась в лад с журчащей водою. Но тотчас примолкла.
Воспоминание о том кровавом дне не оставляло ее.
…Зарычало ущелье. Пришел Мамбре с окровавленным кинжалом. Погладил он волосы Шогер и сказал: «Пес получил свое…»
Хачипап снял папаху с головы невестки и надел ее на голову Мамбре.
«Месть твоя свята, сын мой…»
Давно это было…
Перед бабушкой Шогер мгла. Из мглы черным голосом рычит тот далекий день. Село собралось на горе и оттуда забрасывает камнями место, где испустил дух монгольский нойон Чар-Катай, где будут тлеть кости Бахши-бека, где потом зажурчит несущая жизнь вода.
«Насыпай, насыпай…»
И сейчас еще высится груда камней в ущелье Цицернаванка…
Гранат горит красным пламенем на зеленеющей земле Ладанных полей. Под тенью его журчит вода.
Бабушка Шогер вынимает руку из воды, стряхивает капли на землю, чтобы ни одна из них зря не пропала, чтобы не пропал труд и пот ее внуков.