Меня отвели в палату, где кроме Чайкиной лежали еще три женщины, и поразилась психологической неграмотности наших медиков. Я не в первый раз сталкиваюсь с этим, но сейчас это было просто утрированно. Лариса ходила по палате и говорила практически непрерывно, а три женщины, тоже еще не родившие, жались по своим кроватям и смотрели на нее испуганно и озлобленно. А Лариса со своим огромным животом ходила от окна к двери и обратно и очень искренне возмущалась тому, насколько безответственны те женщины, которые решились рожать детей…
– …Я ненавижу детей! – заявляла она, поворачиваясь от окна к двери и обводя своих соседок невидящим взглядом. – Нужно быть сумасшедшей, чтобы сейчас рожать! Ребенок убивает женщину… Я несколько раз видела маленьких детей… Это хитрые и жестокие существа… Они думают только о себе и о том, как замучить свою мать… Они ждут момента, когда она расслабится, и начинают кричать тонким противным голосом, специально не давая матери отдохнуть… Я знаю, что ни одна женщина не хочет их рожать… Я, например, не хочу. Я же не сумасшедшая…
– Заткнись ты, дура! – не выдержала одна из беременных женщин. – Ты на пузо свое взгляни… Не хочет она! Раньше нужно было думать, – когда с мужиком трахалась… Тогда, небось, хотела!.. А теперь тебя не спросят – хочешь ты или не хочешь…
– Нет-нет, вы не поняли, я вовсе не беременна. Я не могу быть беременна… Это было бы странно… Я поеду сейчас домой. За мной приедет моя подружка, мы с ней совсем случайно оказались в роддоме, просто – мимо шли… Она заберет меня отсюда…
Меня она между тем не замечала, хотя я уже минуты три стояла у двери и смотрела на нее. Врач, который вошел вместе со мной, хотел подойти к Ларисе, но я его остановила, удержав за рукав…
– Сергей Александрович! – возмущенно обратилась к врачу вторая из беременных соседок Чайкиной. – Уберите от нас эту идиотку. Она все уши прожужжала – не хочет она рожать… Ходит – пузом трясет, а сама – «Ненавижу детей! Ненавижу детей!» Твердит, как сумасшедший попугай какой-то…
– Ты, милочка, сама успокойся. Что это ты так волнуешься? Тебе рожать сегодня, нервничать не нужно… Животик-то у тебя у самой вон какой – постарался муж, не иначе, как тройню тебе зарядил… Давай-ка послушаем, что у нас там…
– Сергей Александрович, – хихикнула женщина. – Это у меня, а не у нас. У самого-то у вас-то там пусто, скорее всего…
Меня передернуло. Врач, по-моему, был абсолютно глухой и слепой. Этим женщинам действительно нельзя было находиться вместе с Чайкиной в одной палате. Ее нужно было срочно изолировать… Эта его «милочка» была совершенно права. Ларису нужно забрать из этой палаты… И забрать срочно, пока не случилось какого-нибудь скандала, который может для Ларисы закончиться трагедией…
Она наконец узнала меня и поспешила ко мне, неуклюже переваливаясь с ноги на ногу.
– Ну, наконец-то! – воскликнула девушка. – Я уже устала тебя ждать! Представляешь, они мне не верят… Знаешь, Наташка, я все никак не пойму – как я здесь оказалась… Я помню, как мы с тобой убежали с химии, как мороженое ели. А дальше…
«Господи, она школьница, что ли?» – подумала я, а женщины в палате засмеялись. Наверное, потому, что ко мне она обращалась как к подружке, а я на школьницу нисколько похожа не была. Я быстро взяла из рук врача Ларисину карточку и прочла год рождения. Так она моя ровесница! Какая же, к черту, химия…
– Потом – сразу – какой-то кошмар в роддоме, пожарная лестница… Не помнишь – зачем мы с тобой туда пошли? Неужели кто-то из наших девчонок рожать собрался… Значит, они с мальчишками… Ну, это… – Лариса покраснела. – Ну… давали им.
Женщины уже откровенно хохотали. Ситуация складывалась глупейшая… Я никак не могла понять, что происходит, врач давно уже, судя по всему, махнул на Ларису рукой. Женщины с удовольствием отыгрывались за свой недавний страх перед Ларисой.
– А это кто? – спросила у меня Лариса.
Она показала пальцем на врача, и я поняла, что пора активно вмешиваться. Ларису нельзя было предоставлять самой себе… Она явно вернулась в свое прошлое и меня принимает за одну из своих подружек. По ее самоощущению, она не только не беременна, она даже с мужчиной вроде бы ни разу не была… Ситуация, конечно, слишком уж дикая для женщины, у которой вот-вот должны начаться родовые схватки.
– Вы можете ее перевести в отдельную палату? – спросила я врача.
– Ты, милочка, с ума не сошла? – возмутился он, но быстро сообразил, что со мной не следует разговаривать так же, как с женщинами из палаты, и сбивчиво забормотал извинения…
– Больница переполнена, – бросился он объяснять. Мы дежурили в день, когда роддом взорвался, всех везли к нам, не заботясь о том – можем мы их принять или нет… Даже младенцев нам привезли!
Он возмущенно всплеснул руками.
– Ну, младенцев мы за пару часов распихали по роддомам… Так теперь – скандал с роженицами, они-то здесь остались! Требуют своих детей… Вот где кошмар-то! Детей им подавай! Да кто ж теперь разберется – где чей ребенок! У многих бирки-то послетали, пока с ними возились на улице в суматохе, спроси у него теперь – чей он ребенок… Кроме того, один ребенок погиб, а мать до сих пор не знает об этом. А один – наоборот, без матери остался. Это который у мертвой родился… Ну его-то, наверное, и пристроят к той, у которой свое дите померло. Без матери не останется…
Он вздохнул.
– Здесь-то спокойно. Ну, подумаешь, нервничают слегка. Так это дело обычное. Перед родами всегда нервничают, а я всегда успокаиваю… Так уж заведено. Где ж я ей отдельную палату найду… И в психушку не отправишь, у них там родильного отделения нет, конечно…
– Главврач здесь? – спросила я.
Он помотал головой.
– Литвинова полчаса назад губернатор вызвал…
– Кабинет его свободен?
Врач, глядя на меня, молча хлопал глазами.
– Ключ можете найти?
– У Михайловны ключ есть, у уборщицы.
Он взглянул на часы.
– Минут через десять она как раз у Литвинова убирать начнет…
Выйти из палаты Ларису не нужно было даже уговаривать. Она живо вцепилась в мою руку, и мы втроем – я, Лариса и врач – направились по длинному коридору третьего этажа к лестнице. Но чем ближе мы подходили к ступеням лестницы, тем крепче и беспокойней сжимала Лариса мою руку. Я наконец сообразила, что не выяснила один очень существенный для Ларисы момент.