Альбертас учился в гимназии, отец, приставив к работе жену и трех дочек, кое-как сводил концы с концами: что ни повезет на базар — отдаст по дешевке, что ни купит — дорого с него сдерут. И все чаще стал ругать «клопов», пролезших к власти: не за них он боролся, не за них на всю жизнь охромел! Где это видано, чтоб литовец литовца душил! Почему в седую старину князь вместе с землепашцем охотился и из одного рога мед пил?
Рассказы отца ложились в душу Альбертаса, словно семена во взрыхленную почву. В гимназии для него не было предмета интересней истории Литвы. Читал о прошлом все, что только мог достать, а из «Нрава» Симонаса Даукантаса знал наизусть, слово в слово, целые страницы («Единство, правда и любовь к ближнему между ними процветали, братьями друг друга они называли…»). Надеялся стать государственным мужем, разбудить дремлющий дух нации. Но в седьмом классе отец не смог наскрести сто пятьдесят литов за учебу, и директор гимназии, он же капеллан, показал Альбертасу на дверь. Полгода в волостном молочном пункте, два месяца на учительских курсах, и он получил школу — половину избы Мотузы, обращенную окнами на стремительный ручей Эглине.
Выбравшись на опушку, Сокол сворачивает к деревне. Одиннадцать лет он жил здесь, одиннадцать лет ходил по этим дорогам и тропам; знал каждого встречного, и каждый издали снимал перед ним шапку. «Но это было… да, было когда-то, давным-давно. Тогда я верил, потом дрогнул, разочаровался. Отец был необразованным, но и тут наши мысли сошлись. В сороковом году он голосовал за депутатов сейма, говорил о новой жизни. Но вскоре притих, присмирел, стиснул зубы. Немцев отец встретил без особой радости, но и не плакался; только когда навалились поставки да реквизиции, стал плеваться: почему нам, литовцам, не дают самим управлять своей страной? Когда вернулись русские, отец заголосил: «Конец, Альбертас, жизни не будет». Я ему верил. И хотел передать эту веру детям, чтоб им тоже было во что верить, чтоб они знали, что у маленького народа — великое прошлое».
Ноги сами несут Сокола мимо ольшаника, по берегу речушки, и в сумерках еще издали он видит серый дом с белыми ставнями. Школа. Одиннадцать лет звенел тяжелый медный колокольчик, одиннадцать лет он, войдя в комнату, где сидели вместе все четыре класса, говорил: «Доброе утро, ученики». Отвечали: «Доброе утро, учитель». В этом хоре был и голос Алексюкаса Астраускаса. Легко вскочит за первой партой, вытянется в струнку: «Доброе утро…» И, выпучив серые глазки, смотрит, нельзя ли чем услужить учителю. Способный был ребенок: четыре года — на одних пятерках. Но тут его образование и кончилось. Семья большая, он старший — сиди дома. Нет, трудно забыть ту весну. Алексюкас был в четвертом классе, и учитель вздумал показать старшим ученикам Пуню, древний и знаменитый замок Пиленай, о котором столько рассказывал. Пешком не дойдешь — как-никак тридцать километров. «Что нам делать, дети? Поговорите с родителями, может, кто лошадей даст…» И наутро дети сказали: нет, нет и нет. Учитель сам ходил, уламывал. «И выдумаешь же, учитель, — пожал плечами Астраускас. — Детей катать… Оси у телеги стертые. Разве что лошадь…» Он пошел на третий хутор, на пятый. Наконец Наравас… Пранцишкус Наравас дал телегу, а Скауджюс — вторую лошадь. И вот ранним майским утром, на рассвете, от школы тронулась длинная телега, полная галдящих детей. На облучке — учитель, рядом с ним — Алексюкас. «Дайте я повозничаю, учитель…» Алексюкас правит, как взрослый, но на шоссе отдает вожжи: проносится машина, лошади выгибают шеи, пугаются. Громыхают колеса по булыжнику, гулко дуднит под колесами мост через Неман… Пригорки, ложбинки, еловые перелески, белые сады. Незнакомые края, и дети с разинутыми ртами выглядывают из-за грядок телеги, словно птенцы из ласточкиного гнезда. Когда они наконец взбираются на городище, перед глазами открываются крутые берега Немана, речка Пуняле в объятиях цветущей сирени, туманный бор, луга, забрызганные воском одуванчиков… У самого учителя слова застревают в горле. Голос срывается, когда он еще раз напоминает о славной истории, о легендах и преданиях, о древних временах и читает стихи, которые выучил для этой поездки: