Приходит Тересе, Андрюс все ей рассказывает. Но Тересе даже не ахает: ночью слышала плач Аксомайтене и сама обо всем догадалась.
— Кто мог подумать, что так вот, невинного человека…
Тересе вздыхает, закрывает ладонью глаза.
— Господи, ужас-то какой…
Потом поднимает голову и смотрит на него, а глаза-то испуганные, вот-вот заплачет.
— Андрюс, — говорит она тихо и с такой нескрываемой любовью, что в груди у него что-то тревожно перевернулось. — Андрюс, я боюсь…
Он понимает страхи Тересе. Смотрит на свои руки и прячет их в карманы штанов. Запекшаяся кровь… Может, это знак, что теперь его черед?..
— Свиней покорми, за рожью поедем… — Голос какой-то скрипучий, даже самому странно.
Андрюс выводит из хлева лошадей, поит у колодца.
Солнце высоко, за вершинами тополей, густые тени пляшут на лужайке двора, где сверкает роса. Руки и ноги пудовые, чужие совсем. Может, оттого, что снова не спал, а может…
На крыше, в общипанном ветрами гнезде, торчат аисты. Тоже какие-то общипанные, жалкие, нахохлившись, печально смотрят они на мир. Дождя ждут? Обмелели болота, высохли топи и канавы. Тяжело жить без лягушек. Но, видно, вот-вот хлынет дождь. Который день небо хмурится, и как заладит…
Подпрыгивает пес, заливается злобным лаем.
Андрюс привязывает Воронка к телеге, а на Гнедка надевает ременную сбрую Пес дергает цепь, лает взахлеб.
Скрипят ворота, и во двор входят двое. Юргис Наравас, в расстегнутой гимнастерке, простоволосый — фуражка на плече, засунута под ремень винтовки. Другой, пониже ростом, — румяный толстяк… Вроде знакомый. Где же Андрюс его видел? С ним, что ли, цапался из-за этой вот телеги, когда Маркаускаса увозили? Он самый, холера!..
— Что слышно, Марчюлинас? — спрашивает Юргис Наравас, продолжая озираться вокруг.
— Вам лучше новости знать, — Андрюс засовывает Гнедку между зубов удила.
— Что мы знаем, то наше. Видишь, чего ночью было.
— Видел.
— Чья работа?
— Зачем спрашивать? Бандитов.
Из-за гумна появляется еще один — Маляука. Автомат на груди. Необъятные галифе обвисли, болтается кончик узкого ремешка.
— Товарищ лейтенант, может, пошарить? — Он показывает взглядом на гумно, и Юргис Наравас, одобрительно кивнув, спрашивает у Андрюса:
— Не видел бандитов? Не слышал?
— Ни видеть, ни слышать не хочу.
— Отвечай прямо, без уверток! Пошли в амбар.
Андрюс усмехается:
— А чего там?
— Посмотрим, какой у тебя домовой сидит да богатство тебе наживает.
Прицепились, теперь не отвяжутся. Столько дел, рожь что твой сахар в суслонах, а тут прохлаждайся с ними…
Андрюс отпирает амбар, распахивает дверь и бросает:
— Идите смотрите.
— Первым иди. Показывай!
Они заглядывают во все углы, в сусеки, вслед за Андрюсом поднимаются на чердак, выстукивают прикладами стены, потолок, пол.
Выйдя во двор, видят у хлева Тересе.
— А это кто? Жена?
— Нет.
— Кто же, если не жена?
Андрюс молчит, а Маляука бесстыдно ухмыляется и хихикает:
— Товарищ лейтенант — неужто он не мужик?
— Не время для шуток! Кто она, спрашиваю?
Андрюс опускает голову, глаза его загораются, и он как-то надсадно кричит:
— Новоселка — вот кто! Как и я, такая же. Бывшая батрачка Маркаускаса!
Юргис Наравас снижает тон.
— На лбу не написано. Спросить-то ведь можно?
— Я не кулак, чтоб со мной…
— Когда вокруг такое творится… Когда из-за каждого угла в тебя могут… Теперь разговор короток, кругом пули свистят.
— Надо различать…
— Только рожь от бодяка просто отличить.
— Чего тут рассусоливать: съездил в зубы, пустил юшку…
Андрюс косится на Тересе, которая стоит посреди двора и глазеет на мужчин. Вот куриный разум! За дело бы взялась, ушла бы с глаз долой.
— Сходи коров на другое место отведи, — не выдержав, приказывает он, но Юргис Наравас останавливает ее:
— Коровы подождут. Где живешь?
— Вон там, видите, у ольшаника. С матерью.
— Может, напоила бы нас, хозяюшка, жажда мучает. Молочка бы…
«Так и думал, холера, — свирепеет Андрюс. — Не приди Тересе, я бы отбрехался: ничего нет, ничего не знаю… Теперь как рассядутся, как начнут клянчить, конца не будет…»
Тересе смотрит на Андрюса, приседает и спешит в избу. Дверь оставляет распахнутой, словно приглашая зайти.