Кто вытягивается на лужайке двора и кладет рядом винтовку, кто садится на кирпичи у забора. Маляука прислоняется спиной к срубу колодца, ставит меж ног автомат, а увидев Тересе с кувшином и стаканом, первым протягивает руку.
— Дай-ка сюда, не могу, пить охота!
Мужчины пьют холодное молоко, по два стакана, а потом еще по одному. И когда большой кувшин пустеет, Тересе спрашивает:
— Еще принести?
— Спасибо, хозяюшка, — благодарит Юргис Наравас и, пригладив пальцами черные усики, большими руками обхватывает дуло винтовки.
Андрюс переминается с ноги на ногу посреди двора, поглядывая то на поля, то на небо. Но мужчины, устроившись поудобней, разговаривают, отпускают шуточки, изредка справляясь о чем-нибудь у Андрюса. Давно ли тут живет? Нет ли кого из родни в бандитах? А из соседей? О чем в деревне говорят? Андрюс качает головой, разводит руками — все нет да нет. Тогда они принимаются за Тересе, но та только плечами пожимает, а руки у нее так и дрожат — бог весть что можно подумать! Андрюсу противно смотреть и слушать их разговоры, но тут мужчины затихают, их охватывает дрема. А белокурый паренек, которому не дашь больше шестнадцати, положа голову на руку, уже посапывает носом. От усталости смыкаются глаза и у командира. Ах, горек его хлеб, на горячих угольях выпечен. И никто ведь не навязывал, сам такой хлеб выбрал. А вот брату Пранису он его всучил. По сей день сердце Юргиса Нараваса не на месте. «Брат брата на погибель толкнул!» — говорит при каждой встрече жена Праниса. Будто Юргис худа желал! Он же не мог иначе! Хотел открыть Пранису глаза, чтоб тот огляделся вокруг. Конечно, если бы продолжались те, старые времена, брат взял бы липовое полено, нож и резцы отца. Но в наше суровое время его руки были нужны для другого, а винтовку взять он не успел.
Юргис Наравас, отгоняя усталость и тяжелые мысли, рывком вскакивает, чистит брюки, набрасывает винтовку на плечо.
— Трогаемся, ребята!
Потом поворачивается к Андрюсу:
— Доставишь нас в волость.
Андрюс делает шаг назад и прислоняется спиной к тополю.
— Как же это… так? — заикается он.
— Отвезешь, говорю.
— Да не могу я.
— Не можешь?!
— Нет… Если староста прикажет — да, а без старосты… нет…
Взгляд Андрюса натыкается на внезапно побелевшие глаза Юргиса Нараваса, и они смотрят друг на друга — словно играют в гляделки.
Подбегает Маляука и замахивается на Андрюса кулаком.
Юргис Наравас отталкивает Маляуку в сторону, его черные усики взлетают, нижняя губа подергивается.
— Ишь ты какой! А что мы три ночи без сна, что с другого конца волости сюда примчались, на это ему начхать. Мы за бандюгами гоняемся, а ему лошадей жалко…
— Дай ему… — прыгает Маляука, даже автомат с плеча снял; у старика дрожат руки, не может он вытерпеть того, что Андрюс отнекивается.
— Рожь в поле, — Андрюс смотрит за изгородь, где белеют суслоны.
— Устроился в кулацком гнезде, все у него кулацкое!.. А что вчера два наших парня погибло, это ерунда! Ему рожь жалко!..
— Такое вёдро… Рожь что порох…
На крыше гумна стучит клювом аист. Трещит, запрокинув клюв, хлопает крыльями. Поднимается, делает круг и снова садится в гнездо.
Мужчины вертят головами, следя глазами за аистом, нарушившим тишину хутора, а Маляука поднимает автомат и прицеливается. Короткая очередь раздирает тишину, Тересе вскрикивает, хватается руками за голову и видит, как у конька крыши взлетает пыль над вековым аистиным гнездом. Аист шлепается на соломенную кровлю, катится вниз, словно рваная тряпка, подхваченная ветром. Другой подскакивает, бессильно хлопает своими большими крыльями и камнем падает вниз, прямо в высокие заросли лебеды.
Маляука хохочет; лицо у него багровое, резко дергаются белые брови.
— Вот так и в бандитов! Прямой наводкой.
Смеются и другие парни, но потом, переглянувшись, растерянно замолкают. В расширенных глазах юнца блестят слезы.
Юргис Наравас гневно смотрит на своих людей и хрипло кричит:
— Маляука, отдай автомат! Это тебе так не пройдет! Поехали! Живо!
Вооруженные люди вскакивают на пустую телегу, Андрюс отвязывает вожжи и изо всей мочи хлещет лошадей. Телега вылетает из распахнутых ворот и мчится по дорожке мимо яблонь.
Тересе провожает взглядом телегу, потом идет на онемевших ногах в гумно. Тут она вспоминает минувшую ночь, Аксомайтиса и застывает посреди двора.
Пахнет порохом.
Телега тарахтит по большаку, громыхает по доскам моста через Эглине. И замолкает.