– Вы одна в доме?
– Да, – отвечает она, – а почему вы спросили об этом?
– Мне кажется, вы забыли погасить свет, не так ли? Смотрите, как он сияет между деревьями... Она пожимает плечами.
– Это к моему возвращению. Я ужасно боюсь возвращаться в темноте... Это так печально...
Я больше не расспрашиваю и веду ее к машине. Она садится. Когда я занимаю место за рулем, она мурлычет:
– Это ваша машина?
– Конечно...
– У вас хорошее положение в агентстве?
– Неплохое... Но этот автомобиль-наследство, доставшееся мне от моего прадеда.
У нее хватает вежливости посмеяться над этой шуткой. Затем, быстро посерьезнев, она замечает:
– Невозможно представить, что вашим патроном является такой жалкий тип...
– Не следует судить по внешности, дорогая Эстелла.
– В самом деле? Его контора занимается мелкими провинциальными делами без будущего...
Я спешу позолотить герб папаши Уктюпьежа.
– Вы ошибаетесь. Босс – старый чудаковатый холостяк, но его дело процветает вовсю. Он управляет восьмьюдесятью процентами домов Мэзон-Лаффита... У него громадное состояние.
Шикарный сюжет для разговора, ничего не скажешь, но я чувствую, что именно это продолжает тревожить очаровательную головку прекрасного дитя.
Я спрашиваю себя, не мое ли появление в ее замке вызвало у нее обеспокоенность и не для того ли она предприняла эту прогулку со мной, чтобы кое-что выведать. Она рассудительна и подозрительно спокойна, эта девушка. Когда ситуация для нее неясна, она, должно быть, не успокаивается, пока ее не прояснит.
– Давно ли вы покинули Швейцарию?
– Несколько лет назад...
– И так вот вы и отправились в Штаты, нянькой?
– Я была стюардессой... Америка мне нравилась. Домашняя обслуга там очень хорошо оплачивается, и я поняла, что, нанявшись нянькой, я заработаю в три раза больше, чем советуя людям пристегнуть ремни при взлете.
– Вы так любите деньги?
– А вы нет?
– Я думаю о них походя. По моему убеждению, главное заключается не в том, чтобы иметь их много, а в том, чтобы иметь их достаточно, понимаете?
Мы въезжаем в Париж. Я жму от площади Дефанс к площади Этуаль, ждущей нас там, вдали, в апофеозе света...
– Что вы предпочитаете? – спрашиваю я, снимая ногу с акселератора.
Я не могу помешать себе втихомолку посмеиваться, вспоминая жену младшего ефрейтора, которую я постыдно покинул в положении, мало совместимом с высокими обязанностями ее мужа...
– Полагаюсь на ваш вкус...
– Что бы вы сказали насчет какого-нибудь концерта? Затем ужин... Я знаю недалеко отсюда одно заведение, где можно попробовать блюда из морских продуктов, которые очаровали бы самого Нептуна.
– Как хотите...
Мы отправляемся в мюзик-холл. В «Олимпии» как раз выступают братья Карамазовы со своими двумя шлягерами «Возвратясь с перевала Серпа» и «Я от этого чокнулся», которые они исполняют в сопровождении своих телохранителей.
Вечер чудесный, спектакль высочайшего аристократического уровня. Сначала аплодировали жонглеру, который пел, потом певцу, который жонглировал, затем какому-то дрессировщику микробов (вместо хлыста у него был стеклянный тюбик с аспирином), и в заключении первой части – знаменитой эротико-возбуждающе-азиатской звезде, которая орала для того, чтобы никто не заснул.
Эстелла очарована вечером, я же очарован Эстеллой, и это еще самое малое, что можно сказать. Если бы я себя не сдерживал, я бы тут же залез ей в трусики, но я предпочитаю открывать огонь из моих батарей не раньше, чем они займут исходные позиции. Если после этого вы посчитаете, что у меня нет чувства юмора, значит, вы учились смеяться в какой-нибудь часовне, заставляя себя играть Генделя.
После окончания спектакля я увлекаю мою очаровательную швейцарско-мэзон-лаффитскую зазнобу в «Труфиньяр бретои»32, модное заведение, в которое, как я уже говорил, морская стихия выбрасывает все, что есть в ее глубинах.
Ужин проходит при свечах под рыбацкими сетями и стилизованными стеклянными поплавками. Мы говорим о дожде и телефонном справочнике.
– Миссис Лавми, – лепечу я неожиданно таким невинным тоном, что мне без оговорок подали бы милостыню, – миссис Лавми часто забирает своего славного малыша?
– Иногда, – мурлычет куколка. – Когда ее охватывает приступ материнской нежности. Ее голос крови кричит немного громковато.
– И она увозит его к себе в отель, чтобы приласкать?
– У жен знаменитостей должны быть капризы, чтобы о них говорили. Если бы о них не ходили слухи, они бы канули в забытье...
– Я прочитал в прессе, что она остановилась не в том отеле, в котором остановился ее муж. Это правда?
– Да, это так!
– Так что, в семье нелады?
Она отрицательно трясет головой:
– Думаю, что вы не знаете американской психологии, мой дорогой друг. Лавми составляют вполне нормальную супружескую пару, но у Фреда имеются... э-э... обязанности по отношению к своим поклонницам. Обязанности, которые он должен исполнять вне присутствия своей жены. При проживании в разных отелях честь миссис Лавми остается незапятнанной... Но я могу сделать вам конфиденциальное признание...
– Давайте!
– Фред Лавми почти каждую ночь проводит со своей женой...
– Забавно!
На десерт я заказываю профитроли и прошу официанта принести бутылку вина. Моя нянька, кажется, слегка опьянела. У нее блестят глаза, губы увлажнились, и румянец на щеках ничем не обязан косметике...
Я считаю, что могу начинать развернутую атаку. Я поглаживаю кончики ее пальцев на скатерти.
– Эстелла, – мурлычу я. – Эстелла, которая пообещала провести этот вечер со мной вдвоем...
– Да, случай всемогущ, не правда ли? Если бы хозяин виллы не забыл свои очки...
Уж не вложила ли она иронию в эту фразу? Я задаю себе этот вопрос, но лицо ее ничего не выражает, кроме нежного очарования. У нее холодные пальцы. Это хороший знак. Как правило, девушки с холодными конечностями очень горячи в центре.
– Вам не кажется, милая Эстелла, что Лавми не доведется спать спокойно этой ночью, если он придет к своей супруге...
– Почему?
– Из-за Джими. Этот мальчишка показался мне чертовски крикливым. Его отец никогда не приезжает в Мэзон-Лаффит повидать своего сына?
– Как бы ему это удалось, при такой его жизни? Целый день он снимается, вечером отправляется в клуб, а утром спит.
Я закрываю эту тему. Не стоит забрасывать поплавок слишком далеко: он может запутаться в траве.
Мои часы утверждают, что уже два часа десять минут и какая-то мелочь вечности.
– Я должна вернуться! – лепечет девушка
– О, пардон!
Вы видите, до какой степени я деградировал! Ведь это же я должен был сделать ей предложение подобного рода, и другим тоном. Она перегибает палку...
– Вы обещали мне эту ночь, Эстелла, – томно упрекаю я ее.
– Обманщик! – щебечет швейцарка. – Только вечер.
– Настоящие вечера заканчиваются лишь на рассвете...
– Нет-нет! – говорит она. – Это невозможно. Миссис Лавми безусловно позвонит мне до конца ночи и попросит приехать забрать ребенка, чтобы он, проснувшись, не помешал ей спать...
– Послушайте, зачем вам ехать в Мэзон-Лаффит, чтобы затем возвращаться в Париж? Знаете, что вы сейчас сделаете, моя нежная? Вы сейчас позвоните миссис Лавми, чтобы сообщить ей, что вы останетесь ночевать у подруги, и дадите ей номер телефона того места, где мы с вами будем находиться.
Юная дрянь трясет головой. Если бы я к себе прислушался, я бы ее отлупил. К счастью, бывают случаи, когда я становлюсь глух.
– Нет, мадам бы это не понравилось. Она не позволяет, чтобы я отсутствовала всю ночь. Я вас прошу, вернемся.
Я встаю, более разъяренный, чем пожарник, вернувшийся с погашенного им пожара и увидевший сгоревшим свой собственный дом.
Я понес большие расходы (которые невозможно отнести на счет служебных) впустую. Мюзик-холл, шикарный ресторан – и все это ради того, чтобы доставить себе удовольствие в третий раз совершить поездку в Мэзон-Лаффит! А! Клянусь вам, есть отчего надеть колпак дурака и выставить себя в витрине!