Но не была живой.
Вместо души у твари бурлила пылающая ненависть, и именно эта ненависть заставляла её двигаться. Ненависть была смыслом её существования, топливом её бытия, заменяла разум и инстинкты. Она пульсировалв в каждом клочке её уродливого тела, призывая пожрать всё, что окружало тварь. Пожрать всю скверну, впитать в себя все миазмы разложения, заполняющие лакуну, набить брюхо гноящейся слизью стен и прогрызть себе путь наружу, где можно сожрать ещё больше ненавистного всего.
Однако богиня видела, что этому не суждено произойти.
Тварь была слаба. Она сгорала от собственной ненависти и бесконечного голода, не в силах противостоять разложению от пожираемой ею скверны. Оставь её в одиночестве — и за полсотни-сотню лет она превратится в груду пропитанных злобой костей, с которых сползают остатки сгнившего мяса.
Но это произойдёт лишь в том случае, если сюда не вернётся тот, кто её здесь запечатал, и не накормит тварь ненавистно вкусной едой, которая сможет придать ей сил.
Богиня пока не знала, почему погибли те твари, что она находила прежде. Вероятно, их забраковали и бросили на произвол судьбы. Вполне вероятно, что особь перед ней постигнет такая же участь. Но могло произойти и иное. А потому богиня не собиралась оставлять найденную тварь в «живых».
Но, хоть та и была слаба, богиня не могла просто уничтожить тварь проявлением своей истинной силы. Божественные инкантации всегда выжигали на ткани реальности ясный отпечаток своего владельца и она не хотела оставлять лишних следов. Да, враги уже наверняка знают, что она начала действовать, однако не стоило кричать во всеуслышание, насколько близко она подобралась.
Будет лучше, если после её ухода в лакуне останется просто груда мёртвой плоти, быстро разъедаемая сочащейся отовсюду скверной.
А потому ей приходилось действовать весьма грубо и примитивно, зашвыривая тварь сгустками сырого эфира вместо изощрённых и смертоносных заклинаний, словно пытаясь забить её камнями, а не быстрым и точным ударом острого клинка. Но, к её досаде и раздражению, это была не самая эффективная тактика против существа, даже в таком жалком состоянии способного носить звание Пожирателя миров.
Смогла бы тварь действительно поглотить какой-нибудь мир или нет, сказать было затруднительно. На то, чтобы вырваться из своей клетки, силёнок ей недоставало. Но вот какой-нибудь слабый божок вроде иглоголового, попади он сюда, вполне мог бы стать для неё деликатесом.
Да и богине пришлось бы несладко, окажись она тут до того дня, как обрела нынешнего апостола.
— Да угомонись ты уже, — проворчала она, в очередной раз концентрируя силу, и обрушила на стремившуюся добраться до неё тварюгу новый удар.
Вал энергии смял и без того искорёженного монстра, пытавшегося допрыгнуть до парившей в центре лакуны Аллегри, и отбросил назад. Громадная тварь, рухнув, расплескала во все стороны содержимое чёрных луж и усыпало округу ошмётками своей рыхлой слизи из лопнувших глаз, с шипением начавшей растворяться в плещущейся везде скверне.
По лакуне прокатился рёв невыносимой ярости от переломанных лап, сотрясая её оболочку, и монстр в резком рывке перекатился с повреждённых на целые конечности. Пасти на его лапах, истекая обжигающей слюной, сразу же впились в ноздреватую плоть сдерживающего тварь осколка Бездны, отрывая от неё куски и заглатывая их целиком, после припадая к чёрной скверне. Но тюрьма твари восстанавливала свои повреждения намного быстрее, чем монстр успевал их наносить, и не могла утолить его голод.
Божество, парившее над монстром — совсем другое дело. Оно источало дурманящий запах чистой энергии, которая могла бы на время утолить безумный голод твари и придать ей сил. Переломанные лапы, топорщившиеся сверху, болезненно конвульсировали, ревели, но всё равно слепо пытались дотянуться до ненавистного лакомства, щёлкая челюстями и зияя опустевшими глазницами. Уцелевшие же буркала твари, бугрящиеся из самых неожиданных мест её лап, дрожали от злобы и неотрывно следили добычей.
Аллегри нанесла по монстру ещё один удар, но тот неожиданно рванул в сторону и избежал повреждений. Богиня раздражённо цыкнула, но за манёвром твари следила с лёгким удивлением. До сих пор та ни разу не пыталась увернуться от атак и всегда пёрла в лобовую. В этом хтоническом шаровидном переплетении растущих друг из друга угловатых лап, у которых не было даже какого-то подобия общего тела, не теплилось ни единой искры страха или чувства самосохранения, и такой поступок был для неё очень нетипичен.