Дарем пристально уставился на Таррина, пытаясь понять причины его странного поведения.
— Слушай, мне отчего-то стало казаться, что мы слишком много времени и усилий отдаем праздничным одеяниям.
Склонившись перед Элиасом в напускной покорности, Таррин хладнокровно помогал императору с приготовлениями к церемонии. Ради достижения цели Таррин не поскупился зайти с козырей:
— Владыка может гневаться на своего чрезмерно старомодного слугу и его жадную преданность традициям, но только не сегодня, ведь он знает лучше кого бы то ни было, как важна для жителей Ариенны эта церемония.
Дарем облачился в белую шелковую рубашку, размышляя над словами Таррина. В конце концов, он признал:
— Ты прав, традиции нужно соблюдать, даже в военное время. Я не должен был так относиться к тому, что важно для людей.
— Элиас, тут не за что извиняться. Думаешь, мы не знаем, что ты сейчас бережешь каждую минуту, чтобы потратить ее с пользой для народа Ариенны и Северного герцогства? Я тот, кто всегда восхищался твоей самоотдачей и преданностью делу, но сегодня все будет немного иначе. Сегодня мы, твой народ, всем сердцем желаем, чтобы хотя бы один мимолетный день из тысяч в этом бесконечном сражении ты прожил для себя, — по-отечески тепло произнес старик и, похлопав по плечу, передал корону своему владыке.
Пребывая в полном недоумении, император последовал за своим наставником и ближайшим другом. Молитвенный зал, предназначенный для прихожан, был празднично украшен, но не так строго, как вчера, а скорее наряднее. Прежде Элиас слышал, что церемония поминовения занимала особое место в жизни ариенцев даже в обычные дни, а уж когда на трон восходил новый монарх, это событие по значимости и вовсе приравнивалось к самой коронации.
Правитель должен обладать не только милосердием и отвагой, как того просили у Небес жители Древней империи, он непременно должен испытывать благодарность к предкам, передавшим ему титул, почести, богатства. У Элиаса, конечно, было не много поводов для благодарностей предшественникам-монархам, ведь по их вине Ариенна за считанные дни из величайшей державы превратилась в царство смерти и льда. Последние ее владыки ослабили страну настолько, что не случись вторжения соседа, так она сама бы канула в историю через несколько десятилетий от голода или эпидемий.
Вот и вышло так, что, будь Элиас хоть трижды законным наследником трона, ни богатств, ни почестей ему все равно бы не передали, однако и ему они были бы без надобности. Более того, если б только ради них, богатств и почестей, он никогда бы не согласился принять корону Ариенны. Лишь одно могло растопить лед его сердца — люди. Обездоленные. Уставшие от вечных скитаний и жизни в страхе утратить завтрашний день. Все, что у них было, это их надежда. Надежда и он. С тех самых пор как Элиас Дарем, племянник узурпатора, пришел в Арцис и предложил свою помощь, а потом согласился на трон владыки, все их надежды связаны только с ним. А потому, оставь он людей Ариенны, то и все надежды оставят их разом.
Элиаса встретили улыбающиеся лица подданных и воинов. Даже всегда серьезные рыцари Севера, ни на миг не забывающие, что находятся на грани открытого противостояния с императором уже многие годы, в этот день, казалось, отринули всяческий воинственный настрой. Элиас поражался этой перемене, думая о том, как хотел бы сделать жизнь этих верных и сильных людей беззаботной. Жизнь, где не нужно ежедневно на передовой подставляться под атаки монстров или тайно вмешиваться в планы императора. Все, чего он так отчаянно хотел, это избавить их от судьбы, где цена преданности — собственное существование.
Каждый в этом мире должен получать по заслугам — таков был выбор императора Элиаса Дарема. Именно поэтому он сейчас здесь, идет по этому проходу к алтарю Храма Предков, чтобы показать всю серьезность своих намерений всем тем, кто поверил в него однажды.
Его белые одежды сияли в освещенных солнечным светом стенах. На широкой рыцарской груди царственно мерцали украшенные бриллиантами клеванты, скрепляющие вырез шелковой рубашки, поверх которой, минуя этикет, Элиас накинул лишь плотный белый плащ с песцовым воротником. Голову государя венчала корона.
Звук громких шагов в наполненном тишиной до краев храме резко стих, и император вновь занял свое место у алтаря напротив все так же тепло улыбающегося священнослужителя. На мгновение Элиас задумался, собираясь с мыслями, и спросил у наставника: