Она словно пребывала в каком-то своем мире, взгляд был бессознательным и полным желания. Никогда прежде Агата де Кано не позволяла себе и не испытывала даже близких эмоций. Слишком разнились две личности одного человека, слишком нереальной была присутствующая здесь и сейчас версия. Она даже назвала его по имени… Холодная и высокомерная герцогиня произнесла имя того, кого ненавидит сильнее всего в этой жизни, а еще попросила о сексе. Нет, здесь явно было что-то не то.
Агата стонала, лаская озадаченного герцога. Она испытывала сильнейшее желание, которое не всякий-то мужчина продемонстрирует в минуту крайнего вожделения. Элиас вдруг подумал, что, если это снова какие-то игры императора, быть может, он использует какую-то магию или опоил через слуг Агату вызывающим страсть отваром?
Но как бы то ни было, она совершенно точно сейчас не в себе, и утром, когда рассеется туман похоти, она будет убита тем, что пала еще ниже. Элиас не хотел этого, он не желал ей этого падения, зная теперь, чем она уже пожертвовала. Единственное, что он мог, это просто применить силу и помешать Агате совершить непоправимое. Он схватил ее руки и перевернул на спину, оказавшись сверху. Простынь соскользнула, и его обнаженное, полное желания тело коснулось ее нежной кожи. Элиас почти зарычал, он сейчас боролся не с одним бесом, а с двумя: тем, который овладел Агатой и, прежде всего, с тем, который сидел в нем самом.
Агата развела ноги и, умоляя взять ее, цепко обхватила герцога. Она была одержима, билась в конвульсиях, требуя, чтобы он вошел. Элиас понимал, что она не остановится, пока не получит желаемого, но и дать ей того, что просит тело, опьяненное какой-то магией, тоже не мог. Он рванул на себя бьющуюся Агату и крепко прижал спиной к груди, так, чтобы она вообще не могла вырваться. Герцогиня оборачивалась и оставляла на его шее, плечах, груди обжигающие поцелуи. Элиас сходил с ума от того, что сейчас собирается сделать, но она не успокоится, пока не освободится от своего вожделения…
Герцог одной рукой крепко держал извивающуюся Агату, а вторую спустил вниз. Его пальцы принялись растирать лепесток и девственный вход. Когда он коснулся ее нежной кожи, герцогиня пришла в еще большее страстное неистовство. Она подавалась навстречу руке Элиаса с криками, стонами, мольбами. Ее тело танцевало в сильных объятиях, и от каждого этого движения герцог терял способность мыслить. Его возбужденный до предела орган терся о спину Агаты. Элиас едва сдерживался сам. Он плотно закрыл глаза и продолжил теребить влажный лепесток герцогини. Через несколько минут его мышцы стали каменными от постоянного напряжения при попытке сдержать дьяволицу, и вскоре под яркий финал она обессилено повисла на его руке. Не успел Дарем выдохнуть, как Агата снова пришла в движение. Ее взгляд уже не горел страстью — скорее безысходностью. Она прильнула губами к его шее и прошептала будто не ему вовсе, будто во сне:
— Семя… семя должно быть внутри меня каждую ночь, каждую ночь… семя… иначе Аделин… он уничтожит нас…
На этом бессвязная речь оборвалась, и Агата заглотила в себя наполненный желанием мужской орган. Элиас звучно выдохнул, но не отверг ласк Агаты. Он закрыл лицо руками, сгорая от стыда и страсти одновременно. Как же вышло так, что он с нетерпением просит ее об этой роковой близости? Почему он позволяет этой женщине уводить его за границы благоразумия и чести, когда больше не скован рабскими цепями?.. Что, если теперь назад дороги нет?..
Герцог издавал хриплые звуки, будто изнывающий от боли раненый зверь. Боль действительно была, но не физическая, а та, что появляется, когда предаешь принципы, по которым жил всю свою жизнь. В финале он сдался окончательно, предлагая всего себя навстречу ласкам своей госпожи.
Агата снова выпила его до последней капли и тотчас упала замертво рядом с обнаженным телом герцога. Элиас пару минут просто слушал ее размеренное дыхание, пытаясь осознать произошедшее, а потом отнес Агату в ее покои. Он должен был обставить все так, будто то, что она видела и испытала сегодня — лишь ночной кошмар, будто никогда и ни за что на свете между ними не могло произойти того, что все же произошло. Так было лучше для них обоих. Сделать вид, что все это лишь кошмарный сон. Вот только в его случае, все было гораздо хуже. Элиас никогда не занимался самообманом, убедить себя сейчас у него тем более не получится. Расплата за грех прелюбодеяния — яркие воспоминания этой ночи — навсегда останутся в его памяти и больше уже не дадут жить как прежде.