— Почему из всего, что я сказала, ты услышала только это? — перевела в шутку сложившуюся неловкость Аделин. — Лучше бы ответила, что думаешь о своем замужестве и том, чтобы остаться главой рода навсегда.
— Милая Адель, ты же знаешь мое отношение к браку. Это не то, что меня интересует, дорогая…
— Но ведь я видела, с каким чувством ты рассказывала об идеальном супруге! — не унималась девушка в попытке добиться от сестры признания.
— То было, чтобы показать все прелести замужества для тебя, Адель, мне же это недоступно и не нужно.
— Значит ли это, что любовь моей сестры безответна? — догадалась Аделин, ничего не подозревая, что в чувствах Агаты безответность — не самый страшный вердикт. Куда важнее, что любовь ее старшей сестры, по жуткой насмешке судьбы, принадлежит мужчине, призванному ненавидеть ее всю жизнь.
— …
— Да кто в здравом уме может отказаться от тебя?! Покажи мне того сумасшедшего, который не способен оценить все превосходства моей сестры над другими представительницами женского пола!
— Ты очень романтичная и впечатлительная натура, Адель. Нет никакого человека, тебе все это лишь показалось, — со всей уверенностью ответила Агата, не позволив дрогнуть ни одному мускулу перед испытующим взглядом сестры.
— Я глупа для ведения дел герцогства, но вполне зрелая для того, чтобы увидеть, когда моя сестра меняется, — с печальной улыбкой на устах сообщила Аделин. — Не будем больше о том, что доставляет твоей душе страдания. В конце концов, мы не можем осуждать глупца за глупость, он ведь все равно нас не поймет.
После разговора с Адель Агата поднялась с постели и привела себя в порядок. Теперь, когда младшая сестра приехала из пансиона, ей нужно снова стать собой, всесильной и бесстрашной Агатой де Кано. Оставалось лишь одно нерешенное дело, с которым следовало разобраться до наступления фестиваля урожая, пока из столицы не пришло официальное уведомление о вступлении в брак.
Лайонел Гарнс никогда не станет ей мужем. И никто из них.
* * *
Глава 17
Столица Империи была самородком среди всех городов континента. Ни одна страна не вложила в свое убранство и архитектуру столько средств, сколько выделил на преображение города нынешний император Дарем. Среди прочих недостатков у него был еще один наиболее яркий — и это безумная любовь к роскоши. Все, что его окружало, непременно должно было сверкать, сиять, полыхать драгоценным блеском и вызывать у смотрящего на все это пошлое великолепие неуемную зависть.
Город постоянно расширял свои границы, обзаводясь новыми районами, развивая торговлю и сферу услуг. Именно поэтому на улицах появлялись все новые здания, в которых организовывались магазинчики, кафе, мастерские и ателье, бани, игорные дома и джентельменские клубы по интересам, где этими самыми интересами были занятия, направленные, в основном, на удовлетворение самых примитивных человеческих потребностей.
Знать обожала своего императора, который щедро тратил налоги нищих на развлечения богатых, а потому всецело поддерживала своего правителя не только в делах развития столицы и процессов ее самоуправления, но и любых других, в том числе и политических целях, как внутри страны, так и на внешней арене. Если в других государствах правящей династии союз аристократов чаще противодействовал, то у императора Дарема со своей знатью была полная идиллия. Они существовали в отличных отношениях и в полном взаимопонимании.
И, хотя столица была образцом для подражания всем прочим городам континента, без нищеты и разбойного мира она не могла оставаться полноценной. Низшие слои и негодяи тоже были частью пищевой цепи большого города, кто-то же должен марать свои руки и честь, пока аристократия разыгрывает из себя праведных. Именно поэтому наряду с благополучными районами, цветущими площадями и развивающимися предприятиями в столице также существовали и трущобы, в подворотнях которых устраивались черные рынки с не самыми законными сделками: торговля людьми, краденным; наем убийц или воров; спекуляции с ценной информацией.
По темной мостовой бедного района столицы шел высокий мужчина в длинном холщовом плаще. Его голову покрывал глубокий черный капюшон, хотя лица его и так было не разобрать из-за маски, доходящей до самых глаз. Потертые сапоги из грубой кожи ступали по шероховатой брусчатке почти бесшумно, словно он не человек был вовсе, словно он тень. На первый взгляд, оружия при себе он не имел, но какой наемник будет разгуливать по городу с мечом наперевес, привлекая внимание стражников. Тень должна всегда быть неприметной.