Элиас сдался. Он не мог больше делать вид, будто ничего не испытывает к этой женщине. Его голова беспомощно упала на ее плечо. Дарем закрыл глаза и звучно выдохнул. Его била мелкая дрожь. Агата не пыталась освободиться, трепеща всем нутром перед самым сильным существом этого мира. Она стояла смирно, вдыхая сладкий аромат его волос, такой знакомый, такой желанный. Элиас повернул голову, и в его глазах она увидела отчаяние. Она увидела человека, горевшего изнутри. Он больше не смотрел на нее с ненавистью, теперь он смотрел на нее с величайшей безысходностью, будто вверяя в руки врага свою судьбу.
От его перемены у Агаты перехватило дыхание. Она попыталась вдохнуть ртом, но не получилось, в этот момент Элиас впился в ее губы поцелуем.
Сперва Агата сопротивлялась, теперь еще больше страшась потерять ту синицу в руках ради журавля в небе, но очень скоро обессилено притихла в его объятиях. Протяжно выдыхая копившуюся все это время тоску, Элиас прижимал ее к себе, чтобы снова почувствовать близость этого соблазнительного тела, которое свело его с ума еще тогда, в рабстве.
Агата отдалась во власть любимого мужчины, наслаждаясь его чувством к ней, и пускай чувство было скорее дикое, дерзкое, нежели что-то более преданное. Агата тоже больше не могла сдерживать бушевавшее море эмоций, она решилась испытать наконец все то, что люди называют счастьем, и черт с ним, что ее счастье будет минутным!
В бальном зале гремела музыка, увлекая в танцевальных па лоснящиеся своей дороговизной пары. Летящие подолы платьев, кружева и ленты, сияющие в свете тысячи огней драгоценности наполняли огромный зал атмосферой сытого праздника, торжества тщеславной аристократии. В пропитанном злорадством и лицемерием воздухе эта красивая обертка постепенно превращалась в нечто помятое, поношенное, с неприятным душком. Благородные гости напивались, принимая вид безродных дикарей, которые без особого жеманства выпускали наружу свои самые завидные пороки. Внимание присутствующих с азартом рассеивалось на бесчисленное количество себе подобных, охотно отвечая на призыв вступить в соревнование, кто выставит себя в наиболее дурном свете.
Все это было так далеко и несущественно в момент молчаливого признания Агаты и Элиаса друг другу в своих чувствах. Реальность, страхи, сомнения — все это осталось там, в шумном зале с оголтелыми гостями и празднующим победу императором. Пусть там и сгинет. Вместе Элиас и Агата смело шагнули за край, на сей раз добровольно, вот теперь обоюдно. Герцог, целуя, лаская, увлек Агату в свои покои, и теперь ничто неспособно было помешать этим двоим принадлежать друг другу этой ночью.
* * *
Мрак спальни рассеивала одинокая свеча на окне, дожидавшаяся своего гостя, но, по странности, встретившая двоих. Дрожа всем своим робким существом, крошечное пламя стало свидетелем безмолвного диалога двух любовников, где один чувственный взгляд мог сказать больше тысячи искренних слов, где один тихий вздох мог поведать больше сотни пролитых слез.
Элиас прикасался к Агате со всем благоговением, при этом постепенно обнажая ее тело перед своим хищным взором. Герцог Дарем нарочно выбрал путь долгого наслаждения, хотя уже давно изнывал от страсти, от слепого вожделения, но разве мог он опорочить варварскими замашками ту, к алтарю которой намеревался поднести весь мир и всю свою преданность?
Сильные руки были терпеливы и нежны. Взгляд серых глаз гипнотизировал и поддавался очарованию сам, неустанно признаваясь в своих самых откровенных, томных, сладких желаниях. Элиас блуждал губами по изящной шее Агаты. Он развязал ленту корсета, и, скользнув с плеч, платье Агаты бесшумно упало на пол. Почти сразу едва ощутимые прикосновения не оставили на герцогине белья. Взгляд мерцающих серебром глаз вспыхнул искрой безумия, но Элиас остался по-джентельменски сдержан, когда перед ним предстало обнаженное женское тело, идеальное, страстное, жаждущее его ласк.