Немудреные планы радовали ровно до того момента, когда отец произнес рассеянно:
— Сегодня тридцатое! Надо не забыть заполнить книгу приходов.
Я вздрогнула и взглянула на часы-календарь у окна: так и есть, последний день месяца! А значит, Лео Цингер, владелец новой часовой мастерской и ломбарда, опять явится делать предложение.
Настроение сразу упало. Какао показалось слишком сладким, а каша приобрела водянистый привкус. В желудке поселилось противное чувство, и рассуждениями о пользе неприятностей от него было не избавиться.
Ну какой урок можно извлечь из этого гадкого события — предложения руки и сердца от человека, которого я презирала?
Лео поставил себе целью жениться на мне — и заодно прибрать к рукам часовой магазин отца — еще под Новый год. Уже пять раз он выслушивал отказ, гаденько при этом улыбаясь, словно думая: никуда дочка часовщика не денется; ничего, пусть девушка покажет строптивость. До свадьбы, а там уже не взбрыкнет.
Каждая сцена предложения была невыносимо унизительной. В разговоре с людьми, которые мне не нравились, я терялась, и поэтому не могла ответить резко и грубо, так, чтобы Лео и думать забыл о своих подлых планах… Чтобы не смел больше приходить каждый месяц, нацепив праздничный полосатый костюм и высокую шляпу с голубой лентой, и надушившись так, что даже пчелы падали замертво!
Сил уже нет это терпеть!
Придется, видимо, переступить через себя, найти подходящие слова. Нагрубить, если потребуется. И что же я скажу назойливому ухажеру? Может, попросить городского возчика научить выражениям, которыми он подбадривает свою кобылу, когда та упрямится?
Нет, не поможет. Лео из тех самоуверенных мужчин, которые добиваются своего долго и упорно, берут измором, ноют, настаивают и выискивают разные методы давления. Он и дела вел в похожей манере, и всегда успешно.
Хорошо бы еще попросить у возчика кожаный кнут и пройтись Лео по тощему заду, втиснутому в полосатые брюки!
Я мстительно сжала ложку, представляя, как Лео взвоет и подпрыгнет, выделывая кренделя костлявыми ногами, а потом помчится прочь, и шляпа упадет с его рыжей головы и свалится прямо в навозную кучу!
— Почему не ешь? — обеспокоенно спросила Марта. — Невкусно? Я ни свет ни заря встала, сходила на маслобойню к Беккеру, потом в булочную у аптеки, все ноги избегала, и вот тебе благодарность. Барышня изволят капризничать.
— Почему на маслобойню к Беккеру? — машинально спросила я, думая о своем. — Почему не купила масло у твоей кузины, как всегда?
— Потому что закрыли ее маслобойню по приказу нового наместника, вот почему, — ответила Марта, гремя тарелками и стремительно багровея от гнева. — Железный Полковник заявился к ней вчера после обеда вместе с податным инспектором, провел ревизию и сказал, она, видите ли, с налогами жульничает! Выписал штраф, а заведение опечатал до суда.
Марта разошлась. Она бухнула поднос на стол так, что стаканы тренькнули, а кот Фил присел на передние лапы, а потом метнулся к выходу.
— Что ему в своем замке не сидится, паршивцу?! В каждое поместье, в каждую мастерскую, в каждую лавку заглядывает! Перетряхивает амбарные книги. Сует нос, куда не просят. То ли дело предыдущий наместник: тихий, сговорчивый, во всем своим помощникам доверял. Пообещаешь ему на лапу, да подарки на каждый праздник, тот и молчок, и хорошего дня пожелает, и лишний раз о делах не спросит!
Стоило Марте упомянуть нового наместника, как отец мигом насупился и помрачнел.
Новый окружной наместник приехал два месяца назад и успел нажить врагов и в Ольденбурге, и во всех других городах округа. Я еще не встречала его, но успела возненавидеть едва ли не сильнее, чем противного Лео.
Окружной наместник следил за порядком, проверял, как работают податные инспектора и не запускает ли кто руку в княжескую казну, и по необходимости садился в кресло окружного судьи. Новый наместник выполнял свои обязанности рьяно. Излишне рьяно, считали горожане.
Услышав имя Августа фон Морунгена, прозванного Железным Полковником, помещики, владельцы мануфактур и цеховые старейшины морщились, сплевывали на землю и произносили короткие фразы, обещавшие наместнику ужасные кары. Которые, разумеется, никто бы не рискнул привести в исполнение.