Из кафе поехали в ресторан.
За ними приехал друг Марта, Артур. («Такого ресторана, — уверял Март, — вы еще, Лена, не видели!») Не видела — и не довелось увидеть… Остановились где-то на полпути… Был какой-то пруд с утками… Кормили их пирожными (Катя насовала им с собой полный пакет пирожных и яблок). Потом шли какими-то заросшими тропинками, оказались на задворках бывшего Дома пионеров. А там — настоящие морские шлюпки (закупленные, видно, для «Клуба юных моряков»). И вот они никому не нужны, выброшены жестокими штормами перемен среди пожухлой травы и зарослей. «Зачем они нам?» — смеялась она. «Сейчас нас будет штормить!» Едва могла удержаться, цепляясь за рассохшиеся борта. Он раскачивал лодку, и раскачивались звезды над ними. Разрезал яблоки пополам, вынимал сердцевину ножом, получались отличные яблочные чаши. У него полбутылки водки, у нее оставшийся портвейн. Яблочная чаша одновременно служила и закуской.
— Я же в детдоме вырос, там всякое бывало, — рассказывал он. — Убегал и жил на набережной, у старика-лодочника. Сарайчик у него на пирсе, прямо над водой. Лодочная станция. Лодки напрокат давали. Помогал собирать их, если где по берегам бросали. Рыбу ловили, костер жгли. Бандиты гужевались. Но все тихо-мирно, это как бы нейтральная полоса. И еще бывало… вот странно! Мужик, к примеру, поругается в семье, хлопнет дверью — и куда он идет? Да к нам, на лодочную станцию! Посидит, на лодки посмотрит, чаю у костра хлебнет — и легче на душе у человека. Сохранилась одна городская легенда: рассказывали, еще до революции гимназистка утопилась, бросилась с набережной. Ее до сих можно встретить, привидением бродит. Однажды была гроза… я ночевал в сарайчике… Вдруг дверь распахнулась! и — она на пороге! молнии, гром, ливень! В чем-то белом, облеплена вся. Волосы мокрые, струящиеся. Вокруг головы как бы голубоватое сияние. И говорит так… мне говорит… Дай, мол, хлеба!
Их ночь была выпита до дна.
Артур их ждал где-то, да уехал. У него почему-то остались ключи (не то от квартиры Марта, где временно жил Артур? не то от квартиры Артура, которую временно хотел занять Март?) В общем, непонятно. Приходилось созваниваться с ним, останавливать такси и частников, колесить по городу… Наконец выловили Артура. Он все же хоть на чью-то квартиру, да привез их. Дал ключи, слава богу.
Их ночь выпита до дна… Буквально доплыли, спаслись на плоту кровати, кружащейся среди восклицаний и смеха, потрескивания ее снимаемой блузки, скрипов и шорохов, охов и стонов, странных птичьих слов, плеска воды в ванной, сигареты на двоих под утро.
Этой же ночью у тетки случился приступ, ее увезли на «скорой».
Об этом она узнала утром — и все сразу обрушилось на нее. Квартира, тетка в больнице, работу не бросишь. В круговерти прошла неделя. Месяц. Он звонил ей раза два, но разговор как-то не складывался… Ни о том, ни о сем. У него дела. У нее проблемы. Утки в черном пруду уплыли, сквозь шлюпки проросла трава, особый сорт яблок-чаш нигде не встретишь. На какой магнитной ленте времени (сейчас выбившейся из бобины и свивающейся серыми удушающими кольцами) это записано?
Лена провела контрольную. И кто-то вызвал ее: просили спуститься. Внизу ждал незнакомый мужчина… Незнакомый? Да она узнала, это же Артур! Его лицо было мрачным, и словно выражало какую-то необходимость… Необходимость выполняемого долга. Деревянно взял ее под руку, отвел в сторону. В его голосе лязгнул металл: — Лена? Даже не знаю с чего начать… У меня было очень мало времени. И потом, всего несколько слов. Он назвал ваше имя и как вас найти.
— Кто он? О чем вы говорите? — Ее заморозило холодом.
— К сожалению… Сделали все, что возможно. Март вспоминал вас перед тем… Одним словом… Если мы очень поторопимся — и то, я боюсь, успеем лишь к захоронению. Да, на кладбище. Его последняя воля. Я должен исполнить.
Хотела она или нет… взорваться, пресечь, остановить безумие! Но эта «последняя воля», каменно напрягшиеся мускулы Артура (его рука капканом сомкнула локоть) — смяли сопротивление. Он повел ее к машине. Рванули с места. Оказались за городом. Артур подъехал к кладбищу не с центрального входа, а по какой-то окольной дороге через рощу, пустырь… Наиболее короткий путь? Быстро повел ее обходным тропинкам, ориентировался хорошо. (Видно, бывать ему здесь доводилось не впервой.) Там, куда они пришли, вырыта могила… (И так странно, что все это разрыто, нарушена связь… Ну пусть комьев глины, корешков и жилок, построек, ходов и коммуникаций — другого, земляного народа.) Стояли молчаливые мужчины. Они расступились, хмуро отдавая ей право быть в центре группы… боевых товарищей? Как будто не хватало только ее цыплячьего желтого пальтеца среди кожаных покатых плеч, каменных спин, мощных затылков.
«Он был надежным другом. Хороший биатлонист. Метко стрелял», — сказал кто-то.
Ей стало плохо, подкосились ноги. Зачем это, что за дикое наваждение? Невольно повисла на руке Артура, пришедшего за ней… откуда пришедшего? Из какой другой жизни, про которую она ничего не знала и знать не хотела. Пусть все это исчезнет сейчас же, рассыплется, сгинет! Далекие суматошные матросы школьного корабля — ее быстроногие ученики-шалопаи — показались такими милыми, забавными, прелестными детьми!
Гроб уже закрыт. Самый расторопный из мужчин, распорядитель (не зная, что ли, чем себя занять?) взял молоток и, словно прислушавшись, получив приказ откуда-то свыше, — заколотил по гвоздю в один торец, в другой. Бац, бац! — невольно отсчитала Лена. (Наверное, «по контрольному», отметила про себя.) Господи, зачем это ей?! Она брызнула пригоршней воды, розовой пеной в этого человека, когда плескалась в ванной. И теперь с сухим стуком кинет на крышку ком земли? Разве он услышит, что это именно ее последний привет? Кто-то сунул ей в руку пластмассовый стаканчик, черный поминальный хлеб. Машинально глотнула… водка! Обожгло горло. Пошла прочь с этим хлебом, ото всех подальше, зачем она здесь? Ах… ну может даже неплохо выбраться за город, подышать воздухом поздней осени? Навстречу по тропинке между надгробиями шла странная девушка в старомодных одеждах. И фигура ее… почему-то мокрая… Стекает вода, вся облеплена одеждой. Волосы вздыблены, наэлектризованы, источают голубоватое сияние. «Дай хлеба!» — каркнула незнакомка, протянула костлявую руку.
Призрак! Гимназистка!! Утопленница!!!
Если бы не Артур, в два прыжка догнавший Лену, подхвативший на руки…
Ночные дороги Европы. Пограничники. Таможня. Полосатые шлагбаумы.
Среди нагромождения прилетевших космических глыб и толстых древесных корней слышалось хрустальное жужжание, будто пчела залетела в бокал с дурманящим портвейном на донышке.
Рокот медных колоколов торжественно катил вдоль каналов. Тюльпаны мокли под дождем. За окном все пропитано сыростью, островерхие крыши словно прорисованы по мокрой бумаге серого неба. Лена пришла в себя, открыла глаза. Она лежала среди белых простыней, на белой кровати, среди белых-белых стен. Рядом на стуле сидел Артур.
— Это что… Амстердам? Столица тюльпанов? — тихо спросила Лена.
Артур вздрогнул: —А? Да! Слава богу, вы очнулись!
— Все под контролем? — поинтересовалась она.
— О!.. Безусловно. Мы перевезли вас. Здесь будет спокойнее. Не волнуйтесь. Вы находитесь в Амстердаме. В очень хорошей частной клинике.
— Меня перевезли сюда… двое эльфов? Правильно, ведь обратно они гонят свой рефрижератор пустым.
И она потеряла сознание.
Когда вновь открыла глаза… (был ли день, ночь? все спуталось в сознании), но Артур опять перед ней; в руках у него какие-то бумаги в прозрачных файлах.
— Как вы себя чувствуете, Лена? — Тактично помолчал. — Конечно… сейчас не совсем подходящее время, я понимаю. — Дал ей время прийти в себя. — Но дело не терпит отлагательств. Это связано с финансовыми вопросами. Я поверенный в делах Марта. Юридическое лицо. Его последняя воля… В общем, не вдаваясь в подробности… Он был членом нашего… как бы это сказать… Нашего братства. Или, скажем так, закрытого акционерного общества. Одним словом, ему принадлежит определенная часть активов. Все права на наследство переданы вам. Это закреплено нотариально. Мы должны кое-что оформить, чтобы вы официально вступили во владение…