Предки мои подозрительно относились к тому, что я выступаю в пабах с группой. Они даже настаивали, чтобы я в положенное время возвращался домой, но вскоре они примирились с этим, в том числе и потому, что я приносил немного денег. The Rockin’ Chevrolets облегчили мою участь, наведавшись сначала к моей матушке. Они пришли, она угостила их сандвичами с беконом. В последующие годы она точно также поступала и с Black Sabbath, абсолютно также, она спрашивала, не хотят ли они перекусить. Всегда. Такая вот она была мама.
The Rockin’ Chevrolets начали получать все больше работы. У нас у всех были красные костюмы из ламе, и мы одевали их на выступления. У меня было мало денег, чтобы тратиться на костюм, но ты должен был выглядеть соответствующе. По выходным мы играли в пабах. Один из пабов был в дурном районе Бирмингема, и каждый чёртов раз, когда мы там играли, случалась драка. Получается, мы составляли этим дракам музыкальное сопровождение. Мы и на свадьбах играли, закончилось все тем, что мы стали играть в общественном клубе перед людьми вдвое старше нас и услышали: “Ууу, вы чересчур громкие!”
Все становилось серьезнее, и мне захотелось гитару получше. Burns были одной из тех компаний, которые выпускали леворукие гитары, такую я и взял себе, Burns Trisonic. На ней был регулятор “звук трисоник”, чтобы это не обозначало. Играл я на ней только до тех пор, пока не нашел наконец леворукий Fender Stratocaster. И еще у меня был усилитель Selmer, со встроенным эхо.
The Rockin’ Chevrolets распались из-за того, что выгнали Алана Меридита. Следующей моей группой должны были стать The Birds & The Bees. Меня прослушали, и я получил работу. Они были профессионалами, много работали, и на повестке дня стояла поездка в Европу. Я решил пойти на это, бросить свою работу и стать профессиональным музыкантом. В то время я работал сварщиком на заводе. Я вышел на работу в пятницу утром, в мой последний рабочий день, и во время ланча заявил матушке, что не вернусь отрабатывать до вечера. Но она сказала, что я должен, дабы покончить с работой должным образом.
Так я и сделал. Вернулся на работу.
И весь мой мир разбился на осколки.
6. Почему бы вам не сделать мне только пальцы?
В общем, как я и сказал, это был мой последний рабочий день. Одна женщина там изгибала металлические детали, а я их сваривал. В тот день она не пришла, поэтому меня поставили за ее станок; иначе мне делать было бы нечего. Я за ним ни разу не работал и не знал, как это делается. это был большой гильотинный пресс с ножной педалью. Закладываешь лист проката и нажимаешь ногой на педаль, а он с громом опускается и изгибает металл.
С утра все шло своим чередом, но когда я вернулся с ланча, то нажал на педаль и опустил пресс себе на правую руку. Рефлекторно я отдернул ее и оторвал подушечки пальцев. Распрями ладонь и проведи черту между кончиками указательного пальца и мизинца: выходящие за эту линию части средних пальцев и оттяпало. Там торчали костяшки пальцев. Кровь была повсюду. Я был в таком шоке, что даже не чувствовал боли в руке.
Меня отвезли в больницу, и вместо того, чтобы кровь остановить, мою руку засунули в пакет. Он быстро заполнился, и я думал, что до тех пор, пока дождусь помощи, истеку там кровью насмерть!
Немного погодя кто-то приволок в больницу отхваченные кусочки, в спичечном коробке. Они были черными, абсолютно испорченными, так что приделать обратно их уже не смогли. В конце концов, срезали кожу с моей руки и приспособили к костяшкам травмированных пальцев. Ногти были вырваны. Они взяли один из обрубков с приладили обратно, так чтобы ноготь мог расти, пересадили кожу, на этом все и закончилось.
А потом я просто сидел дома и предавался унынию. Я думал, все, конец всему! Я не мог поверить в свою неудачу. Я только присоединился к классной группе, это был последний день работы, и вот я искалечен на всю жизнь. Управляющий с завода несколько раз приходил проведать меня, пожилой лысеющий дядька с жиденькими усиками, звали его Брайан (Brian). Он заметил, что я впал в глубочайшую депрессию, и однажды притащил мне одну сорокопятку и сказал: “Ну-ка поставь.”
Я ему: “Нет, не буду, не хочу.”
Слушание музыки было определенно не тем занятием, что могло бы меня подбодрить в тот момент.
Он сказал: “Ну, я думаю, ты должен, потому что я тебе сейчас расскажу в чем дело. Этот парень играет на гитаре всего двумя пальцами.”
Это был великий цыганский гитарист Джанго Рейнхардт (Django Reinhardt), родившийся в Бельгии, и, черт побери, он был великолепен! Я понял, что, если у него получилось, то может получиться и у меня. Это было чудесно со стороны Брайана, он был настолько внимательным ко мне и купил мне эту пластинку. Я не знаю, что произошло бы, не будь его. Услышав эту музыку, я был твердо настроен что-то предпринять, вместо того, чтобы сидеть и причитать.