«Те люди, которым… не удается осуществить этого в подростковом периоде, в течение всей своей жизни продолжают отождествлять себя с Природой, а не с людьми. Они чувствуют особенно тесную, почти интимную связь с Природой, а к людям относятся враждебно; люди кажутся им чужими».
У д-ра Говарда до некоторой степени было такое же отношение к природе. Джек Скотт, талантливый редактор журнала «Кросс Плэйнс Ревю», вспоминает, как однажды в осенний полдень доктор остановил свою машину перед редакцией и несколько раз нажал на гудок. Не обращая внимания на толпу клиентов, пришедших заказать рекламные объявления, телефонные звонки, сообщения о полученных новостях — со всем этим приходилось иметь дело единственному в городе типографу и газетному издателю, — Скотт вышел на улицу.
«Привет, док, — сказал он, — здесь машину ставить нельзя! Что вам нужно?
— Садись в машину, — приказал д-р Говард, указывая на сиденье рядом с собой. — Я хочу тебе кое-что сказать».
После непродолжительной борьбы его природной воспитанности с любопытством Скотт уселся рядом с ним, стараясь не обращать внимания на клиентов, смотревших на него в окно.
«Я только что из Коттонвуда, — начал доктор. — Ты знаешь, какой дорогой нужно туда добираться? Деревья растут так тесно по обеим сторонам дороги, что их ветки переплетаются над ней. Листья падали прямо на меня и кружили над дорогой. Я остановил машину и подумал о тех людях, которым я помог появиться на свет, и о тех, которых я навещал в их последние дни. Люди похожи на листья, кружащиеся над дорогой в Коттонвуд. Они живут, затем кружатся над землей, падают и умирают. После этого они предаются забвению».
На мгновение доктор погрузился в задумчивость. Затем промолвил: «Вот и все. Можешь выходить из машины. Я просто хотел рассказать тебе об этом».
В такой бесцеремонной манере д-р Говард выражал те же самые мысли, которыми Роберт делился со своим другом Хэролдом Присом. Для кельтов, говорил он, упавший лист может иметь большее значение, чем падение империи.
В подростковом возрасте в характере Роберта все ярче проявлялись две черты, характерные, по Сирлсу, для любящего природу мизантропа. Одной из них было отдаление от мира людей; другой — запоздалое, «нерешительное» сексуальное развитие. В то время как другие в подростковый период с восторгом узнают о существовании противоположного пола, Роберт с каким-то фанатичным упорством отказывался доверять людям, особенно женщинам, за исключением матери. Он не обращал внимания на девочек в классе и избегал школьных вечеринок и совместных вылазок на природу. В тех редких случаях, когда он оказывался в смешанной компании своих сверстников, он был застенчив и необщителен и как можно скорее старался уйти.
Однако он все же не избежал мальчишеской любви; это произошло в 1921 году, когда пятнадцатилетний Роберт оказался в гуще ежегодно устраиваемого карнавала. Он хотел посмотреть соревнования по боксу, так как сам занимался этим видом спорта и иногда даже подумывал о карьере профессионального боксера.
Проталкиваясь сквозь толпу любопытных зрителей, он замер от восхищения, увидев девочку в карнавальном костюме, которая вела себя крайне непринужденно. Он видел ее лишь какое-то мгновение, затем она скрылась в палатке. Но у Роберта захватило дух от непонятной боли и сладкого томления, которыми всегда сопровождается первая любовь — страсть, о которой объект любви и не подозревает. В глазах Роберта эта девочка олицетворяла свободу, живость, приключения, переживания — все то, чего так не хватало в его жизни. В течение нескольких лет у него перед глазами стоял образ девочки в ярком карнавальном костюме; он игнорировал более земных и доступных девушек из своего города. Та девочка — или ее сложившийся в мозгу Роберта образ — бесспорно повлияла на его представление о женском идеале.
Три года, с осени 1919 до конца весеннего семестра 1922 года, Роберт посещал ненавистную ему школу в Кросс Плэйнс. Варвар до мозга костей — каким он себя считал, — Говард с трудом выносил строгую школьную или любую другую рабочую дисциплину и никогда не мог безоговорочно принять правила, установленные кем-то другим. Его редко устраивали даже те стандарты, которые он устанавливал сам для себя.
И все же, если он принимал решение сделать что-то, ничто не могло его остановить, о чем свидетельствует следующий пример. Как многие мальчишки, вступающие в полный противоречий подростковый период, тринадцатилетний Роберт впервые попробовал курить; но к тому времени, как Говарды переехали в Кросс Плэйнс, он бросил это занятие. Годы спустя он предложил Э. Хоффману Прайсу следующее эксцентричное объяснение: «Запах табачного дыма — самый отвратительный из всех». И глубокомысленно добавил: «Боюсь, я непоследователен. Я дышу, и тот сукин сын тоже!»