[1] Карабин Jenks Аким закупил по 23 рубля серебром (в пересчете: 413,885 г чистого серебра). Это было на уровне гражданского рынка и несколько выше цены, по которой их закупал US Navy. 200 карабинов обошлись в 4600 рублей без учета доставки.
[2] Ухом мула назывался фирменный замок Jenks, представляющий повернутый на 90 градусов вполне обычный механизм. В итоге брандтрубка для капсюля торчала не вверх, а вправо, а курок бил не сверху вниз, а справа налево. Было сделано для того, чтобы курок не перерывал обзор, однако, более нигде и никогда не применялось из-за трудно контролируемого сбивания прицела во время выстрела.
[3] Именно так поступили попозже в системе Merrill, в том числе переделывая старые Jenks.
Часть 1
Глава 9
1845, октябрь, 5. Казань
— Радость-то какая! — воскликнула Пелагея Ильинична.
И громко как!
Лев, сидя в своей башенке на третьем этаже, даже услышать сумел голос тетушки от дверей особняка.
Выглянул в окно.
Несколько пролеток с вещами и всего пара слуг.
Приведя себя в порядок, он спешно спустился, где и застал довольно слезливую сцену: тетушка чуть не плача обнималась с крупным и крепким седовласым мужчиной в годах. Рядом с которым стояло две цыганки: постарше и помладше, одетые, впрочем, в платья, вполне приличествующие аристократкам.
Мгновение.
И из глубин памяти всплыло, что это дядюшка — Федор Иванович Толстой. Тот самый «американец», который почти все правление Александра I эпатировал Россию, славный тем, что был покрыт татуировками целиком, исключая голову и кисти; путешественник; дуэлянт, практически бретер; толковый боевой командир; авантюрист; картежный шулер и прочая, прочая, прочая. Правда, в прошлом. Сейчас же — просто статный старик со следами былой лихости. А рядом с ним стояла его супруга Авдотья Максимовна, цыганка и некогда танцовщица, ну и их дочь — Прасковья. Единственная, кстати, выжившая из дюжины детей.
«Американец» появление двоюродного племянника не прозевал. Повернулся на звук шагов и расплылся в улыбке.
— Возмужал-то как! Ай, молодец! — прогудел он.
И раскинув руки, пошел навстречу, для объятий.
Льва эта сентиментальность несколько обескуражила, так как в прошлом, как показывала память реципиента, они мало контактировали. Не более, чем нужно для вежливости. В 1830-е дом «американца» старались избегать по ряду причин. В первую очередь, чтобы не давать ему лишней финансовой нагрузки. Поиздержался Федор Иванович в своих авантюрах и путешествиях, поиздержался. Кроме того, не унывал в картежных играх. Да, времена, когда он проигрывал за ночь по двадцать пять тысяч, давно ушли. Но все равно — сюда тысячу, туда… а доходы поступали только от пенсии полковника в отставке. Достаточно скромной даже для их нынешнего скромного образа жизни. Имение же в Калуге оказалось давно и много раз заложено. Как и, кстати, фамильный особняк в Сивцевом Вражке, что рядом с Арбатом.
Долги же плодились…
Лев Николаевич как-то слышал за утренней беседой обсуждение его судьбы, когда тетушка, приходящаяся «американцу» двоюродной сестрой, сетовала, что «старик совсем сошел с ума». По банальной причине — долговые обязательства графа перевалили за сто тысяч.
Это был совершенно фееричный персонаж, у которого только убитыми на дуэлях одиннадцать человек числилось. И по тюрьмам посидел. И командой Крузенштерна высаживался на Камчатку, просто чтобы не прибить этого человека-занозу. Но и там отличался — стал практически вождем у местных туземцев…
— Федор Иванович, я смотрю, вы еще крепки и горячи, как прежде! — обняв двоюродного дядю, произнес Лев. — Есть еще порох в пороховницах и ягоды в ягодицах!
— Как-как⁈ — оживился «американец», в то время как Пелагея Ильинична аж покрылась легким румянцем.
Лев повторил.
Гость же от души посмеялся.
— Увы, Лёва, ягод очень не хватает. Стар стал. Сюда к вам насилу добрались. Тяжело стали дороги даваться. Чувствую — скоро смерть моя придет.
— А как придет, вы не теряйтесь. Как там было в песенке? Однажды смерть-старуха пришла за ним с клюкой, ее ударил в ухо он рыцарской рукой. — продекламировал он кусочек песенки Лепелетье[1].
— Но она же потом нанесла удар ножом из-за угла.
— Потому что бил он ее не любят. — оскалился Лев Николаевич. — Меня спасла от смерти бабушка с косою за обещание назвать своей женою. — привел он фрагмент песенки Бачило Участника, которого дядя точно не знал.