Вот Лев Николаевич ежедневно и наведывался в мастерскую.
Мониторил.
И старался максимально оперативно решать все возникающие проблемы…
— Лев Николаевич! Лев Николаевич! — донесся до него крик.
Граф оглянулся, пытаясь понять, кто к нему обращается. Все же механический молот, недавно запущенный здесь, стучал часто и немилосердно громко.
Бух-бух-бух-бух…
Аж звон в ушах…
Приметил сына Игната, который вид имел странный… испуганный, что ли.
Поднял руку, привлекая внимание.
Механический молот замер.
— Что случилось?
— Лев Николаевич. Там вас фельдъегерь дожидается.
— Кто⁈ — не понял молодой граф.
— Он представился фельдъегерем. — неуверенно повторил он.
Толстой нахмурился.
Ему только этой службы не хватало. Потому как в мирное время она отвечала среди прочего за рассылку писем и поручения как самого Императора, так и его канцелярии. И не абы каких, а срочных. Так что, если ему там прислали что-то… едва ли стоит радоваться.
Так или иначе, он дал отмашку продолжать работы. Сам же вышел во двор, где его поджила уставший гонец.
— Я Лев Николаевич Толстой, — произнес молодой граф. — Вы меня искали?
— Так точно, сударь. Извольте получить депешу. И распишитесь вот тут…
Депеша и депеша.
Из Его Императорского величества канцелярии.
Вскрывать тут и читать Лев ее не стал. Вместо этого предложил фельдъегерю остановиться у них и столоваться, отправился домой. В особняк. Один. Потому как этот гонец должен был отметиться у губернских властей и там же получить как постой, так и кормление.
Добрался до особняка.
Прошел к себе в кабинет.
Положил конверт перед собой и, наверное, с четверть часа думал — вскрывать его или нет. Будучи совершенно точно уверен в том, что ничего хорошего там ему не написали.
Наконец, он решился.
Ножом для бумаг вскрыл конверт. Достал письмо и, быстро пробежавшись по строчкам, потерял дар речи. Ненадолго. Потом-то, конечно, сдавленно выразил свое отношение к бумаге. Но негромко. Чтобы слуги не услышали. А то мало ли?
Еще в прошлом году, когда в Казани гостил Леонтий Васильевич Дубельт, Лев жаловался на то, что его никак не могут устроить на службу. Ссылаясь на года. Тогда управляющий Третьим отделением и предложил юноше написать прошение на имя императора.
И надо же такому случится, что спустя практически два года это прошение всплыло… и было немедленно удовлетворено. Вон — лично рукой Николая свет Павловича написано в резолюции:
«Зачислить в Нижегородский драгунский полк корнетом, к которому явиться без промедлений».
— Что-то случилось? — раздался от двери голос дяди.
— А? — словно очнулся Лев Николаевич.
— Мне доложили, что к вам фельдъегерь прибыл. Я вас окликнул, когда вы вошли, но вы словно не слышали меня. Да и сейчас выглядите странно.
Лев молча протянул письмо.
Владимир Иванович быстро пробежал по нему глазами. И вполне удовлетворенно хмыкнул:
— Ну что же, это все не так плохо. В гвардию было бы лучше, но и Нижегородский драгунский полк славный, на особом счету. Более того, как ты и просил — он воюет на Кавказе, а не отстаивается в тихом месте. И не артиллеристы. Драгуны там постоянно в делах разных участвуют — есть где отличиться.
— Вы серьезно?
— Да. Вам бы Леонтию Васильевичу свечку за здравие поставить. Лучше варианта и не придумать. Если не в гвардию.
— Дядюшка, ну какие драгуны⁈
— Понимаю. Но именно нижегородские удостаивались особой похвалы. Почему этот полк до сих пор не причислен к гвардии — загадка.
— Я не об этом. Сейчас это все так не к месту… паровые машины, карабины, револьверы, селитра, земснаряд… словно какая-то насмешка судьбы. Ну куда мне сейчас ехать? Все бросить?
— Да, именно так. Все бросить. — серьезно и строго произнес дядя. — Или ты испугался? Сам же хотел на войну.
— При чем тут это? — нахохлился Лев Николаевич. — Два года тянул кота за всякие места. А теперь в самый неудачный момент. Кто земснаряд доставит Федору Ивановичу в Таганрог? Дело-то непростое.
— Я доставлю. Не переживай. Все сделаем.
— И когда мне выезжать?
— Как лед сойдет.
— Но там же написано «без промедлений».
— А тут и нет никаких промедлений. Вам, друг мой, надлежит дела сдать. Как минимум по селитряному заводу. Его императорское величество не поймет, если после вашего отъезда он прекратит работать. Да и по университету. Это минимум месяца два-три. В таких обстоятельствах, если вы явитесь к концу лета, никто и слова не скажет. Но, конечно, увлекаться не стоит. Сами видите, чья подпись и чьей рукой написана резолюция…