Льва это не остановило.
Он достал дымовую шашку.
Дернул запал и кинул ее вперед самым осторожным образом. Почти что закатил. Чтобы она минимальное внимание в темноте привлекала.
Недолго ожидания.
И вот уже освещенная остатками костра площадка у шатра Шамиля оказалась не видна. Шашка поставила неплохую завесу, не видимую, впрочем, в темноте…
Граф с бойцами продвинулся ближе — практически к этой самой шашке. А потом одну за другой кинул туда — на площадку три светошумовые шашки. С небольшими паузами, чтобы никто не ушел обделенный.
— Деус Вульт!
Бах! Бах! Бах!
И рывок.
Вперед.
Толстого и его людей с револьверами в левой руке и саблями в правой.
А там…
Все вповалку катаются по земле, держась за лицо руками, и подвывают.
— Вяжи старшин! Вяжи! — крикнул Лев.
Телохранителей, разумеется, в плен брать никто не собирался. Много их. Здесь и с этими управиться бы…
Наибов и Шамиля удалось повязать и разоружить очень быстро. Никто из них не оказывал никакого сопротивления, так как был совершенно деморализован и не понимал, что происходит. Когда же они немного пришли в себя, оказалось уже поздно. У всех бойцов имелись заранее подготовленные веревки с петлей. Завели руки за спину, накинули петлю на запястья, а потом вторым концом притянули их к ногам. Не «ласточка[2]», конечно, но вертикально они только на коленях могли стоять. Ну и давит — не подергаешься.
Завершили.
Выставили их как витрину перед собой. И по команде графа дружно крикнули:
— Ура-а-а-а!
Привлекая внимание горцев.
И в лагере установилась тишина.
Шатер Шамиля стоял на некоторой возвышенности и был виден отовсюду. Так что, отреагировав на звук, горцы повернулись и… обомлели. Увидев то, что их предводитель с ближайшими соратниками взяты в плен.
С позиций эскадрона же спустя секунд двадцать донеслось ответное:
— Ура-а-а-а!
Протяжное такое. Искреннее.
Теперь предстояло самое главное — выйти из-под удара.
— Вас всех убьют, — прошипел один из наибов на русском языке. — Как псов шелудивых!
— Мы все умрем, когда-нибудь. — возразил Лев.
Этот наиб зыркнул нехорошо, дернулся, но получил подзатыльник и замолчал.
— Я сейчас ты будешь переводить им мои слова. — продолжил граф. — Хорошо переводить. Я ваш язык понимаю, хоть и не говорю на нем. Будешь шалить — мы будем резать Шамиля. За каждую глупость, один порез. Понял?
Он помолчал, буравя графа глазами.
— Чего смотришь? Нам терять нечего. Мы шли на смерть сознательно. Ваших людей от укрепления же видно. И того предателя мы давно вычислили.
— Врешь!
— Зачем? — оскалился Лев, крайне неприятным образом. — Мы шли на охоту. Ловля на живца. Не слышали о таком? Рыбаки о нем все знают. Да и охотники в курсе, что такое приманка. Или ты думаешь, что эти средства для ослепления мы взяли с собой просто так?
— Колдовство. — процедил наиб с презрением.
— Скажу по секрету, что все клинки наши смазаны особым образом проклятым свиным салом. Как и все наши пули. Посему каждый ваш убитый отправляется прямиком в ад. Что смотришь? Эти кинжалы и сабли тоже отравлены.
Бедолага сначала побледнел, а потом покрылся красными пятнами. Было видно, что этот наиб с трудом сдерживает свое желание броситься на Льва.
— Не зли колдуна. — прошипел ему Толстой на местном. С жутким акцентом, но разборчиво. Давненько он не пользовался этим языком.
Отчего вздрогнули все пленные.
Несколько секунд тишины и этот наиб хрипло произнес:
— Говори, я им переведу.
Шамиль что-то ему буркнул, неразборчиво.
Тот пояснил.
Он тоже побледнел и покрылся пятнами. Но возражать не стал…
Спустя час эскадрон двигался конным строем по дороге.
Сам.
Один.
А вместе с ним уезжал Шамиль и те его наибы, что были взяты в плен с ним. Сидя на коне, но со связанными руками за спиной. Рядом с каждым — два драгуна.
Кроме того, из шатра удалось взять кое-какие бумаги на арабском, турецком и английском, а также казну с турецкими золотыми монетами. Их, как знал граф, использовали для выплаты воинам и при крупных сделках.
Разумеется, здесь была не вся казна, а только походная ее часть. Достаточно ограниченная. Но для полка и такой улов — счастье…
— Страшно-то так, — прошептал Петров, подъехав в Толстому.
— Риск — дело благородное. — пожал плечами Лев.
— Они идут за нами. Я уверен. Хотя и не могу их приметить.