А тут раз и готово: распишите и получите.
Кроме того, начальство очень любит тех, кто ему приносят хорошие новости. А значит, что? Правильно. Можно получить больше плюшек.
Рискованно.
Дерзко.
Вон через сколько голов разом прыгать придется. Но оправдано, как им тогда казалось. Ведь всегда заявить, что уходили от преследования. Им казалось, что их преследуют с целью освободить Шамиля. Точка. Мерещилось им это или нет — неважно. Главное, что не взирая на все треволнения, они, стиснув зубы, рвались вперед и выполняли поставленную перед ними задачу.
Как могли.
И выполнили.
Да, начальство будет очень зло. Ведь самим докладывать о таких вещах намного выгоднее. Ну а что делать? В конце концов, Фортуна любит смелых и решительных мужчин…
Лев Николаевич шел по Зимнему дворцу и невольно крутил головой, выдавая в себе чуть ли не деревенщину. Но ему было плевать. Он был в обалдении. Такое столпотворение пышных и дивных! И не только местные аристократы, но и иностранцы.
— Никого такого не видел, — тихо шепнул он граф Петрову.
— Чего именно? — уточнил он на грани слышимости.
— Чтобы в одном месте собралось столько бездельников.
Ротмистр аж поперхнулся от подобного заявления. И не только он. Видимо, к ним прислушивались. Лишь Шамиль, вполне понявший суть этих слов, улыбнулся. За время поездки они со Львом много разговаривали.
Очень много.
Все равно заняться было нечем.
И от былой ненависти и призрения не осталось и следа. Они ведь про Кавказ говорили. Про будущее местных людей. По вопросам религии, конечно, они сойтись и не могли. А вот быт… хозяйство… экономика… Мысли и взгляды графа Шамилю нравились тем больше, чем дольше они ехали по России, и он осознавал ее размеры. А также глубину подставы, которую организовали англичане для доверившихся ему людей…
Поднялись на второй этаж.
Прошли к тронному залу.
Вошли.
Приблизились.
Поклонились. Со всем почтением, без юродства. И Шамиль тоже.
После чего Петров по просьбе императора выступил вперед и приступил к докладу. Четко и лаконично. Благо, что у них было время все обдумать и обкатать, подбирая все так, чтобы вложить как можно больше нужного им смысла в максимально лаконичную и понятную речь.
Николай Павлович же все это время рассматривал графа Толстого, что стоял с молодцеватым, даже придурковатым видом рядом со своим командиром. Старательно отрабатывал рекомендации Петра Великого о том, как подчиненный должен выглядеть перед лицом начальствующим.
Наконец, ротмистр завершил доклад и отошел назад. К остальным. Император благодарно кивнул и обратился к другому офицеру эскадрона:
— А вы что скажете, Лев Николаевич? Вам есть что добавить?
— Служу империи и императору! — рявкнул граф, щелкнув каблуками. — Прошу Ваше Императорское Величество дать мне отпуск до весны и разрешение покинуть Россию на это время.
— Для чего?
— Для лечения.
— Вы ранены? Что у вас болит?
— Честь.
— ЧТО⁈
— В документах, которые я нашел у имама, было письмо, в котором сообщалось, что за мою голову назначена награда.
— КАК⁈ — обалдел Николай Павлович. — Кем писано это письмо?
— Английским посланником ко двору османского султана.
В тронной зале установилась звенящая тишина. На фоне которой, особенно мило прозвучало пускание ветров кем-то.
— У вас есть это письмо?
— Да, Ваше Императорское Величество, — произнес Лев. Достал из кармана бумагу и передал подбежавшему слуге. А тот уже вручил царю.
Государь быстро пробежал по строчкам.
Скрипнул зубами.
И посмотрев на посла Великобритании, произнес:
— Как вы это можете объяснить?
— Турки очень коварны, Ваше Императорское Величество! — со всем почтение произнес он.
Николай Павлович завис, пытаясь сообразить, что ответить.
Растерялся даже.
Лев же, пользуясь моментом, повернулся и шагнул к послу.
Снял руку ротмистра со своего плеча, который пытался его остановить.
И продолжил размеренно надвигаться с совершенно непередаваемым взглядом. Так только на нашкодившую еду смотрят, убежавшую из тарелки без тапочек.
Послу не понравилось.
Очень.
Вон как побледнел и даже нервно начал икать.
Что его напугало — так-то и не понять. Вряд ли взгляд. А вот крепкий вид графа и его репутация — очень даже. Он совершенно точно знал, кто перед ним. И явно слышал про то, как этот «милый мальчик» разбойников до увечий избил. Крепких. Голыми руками.
Остроту момента добавляло то, что Толстого не пытался никто остановить или даже окрикнуть. Так что Джон Блумфилд невольно шагнул назад. Люди же рядом расступались, благоразумно отступая.