— Какой еще манифест⁈
— Вот этот, — произнес Дубельт, доставая из папочки всего один лист, да и тот с небольшим количеством текста.
— Они мне этого не простят. — потряс бумажкой Николай Павлович.
— Этот манифест суть послабление. Ведь на текущий момент всякие дуэли запрещены вовсе. А тут — можно, но соблюдая определенные условия. Я проконсультировался со Священным синодом и с нашими законниками, а также кое с кем из уважаемых людей. Вот их заключения.
Император взял эти бумаги и принялся внимательно вчитываться.
Самостоятельно такое решение ему принимать ой как не хотелось, вот он и желал, хотя бы заочно проконсультироваться. Но какой-то яркой и решительной позиции в бумагах не находил. Все обтекаемо-одобрительно. Хотя даже граф Орлов и князь Чернышев, которые прямо сейчас хворали, изволили дать письменное согласие.
Император закончил чтение и покосился на наследника, который сидел у окна и внимательно их слушал. Николай Павлович обычно обращался за советом в таких делах к своему ближайшему окружению. Но так сложилось, что кто-то болел, кто-то был в отъезде, бумагам же он как-то не сильно доверял. Вряд ли Леонтий Васильевич стал бы их подделывать, но уж больно обтекаемые формулировки. Так-то, положа руку на сердце, сыну он не сильно-то и доверял. Знал — тот живет иным, либерал-с. Однако обратиться за советом в моменте ему было просто не к кому. Тянуть же с принятием решением не хотелось. Леонтий Васильевич прав — слишком уж подходящий момент…
Александр Николаевич почувствовал взгляд отца и, повернувшись к нему, пожал плечами.
— Я не знаю, что и сказать. Дуэли — зло. Но легализовать их в форме мордобоя — чересчур, как мне кажется. Впрочем, я не против. Если это позволит сохранить жизни дельных офицеров да чиновников, то пускай кулаками машут. Быть может, удастся в будущем защитить новых Пушкиных и Лермонтовых от глупой смерти.
— Они сами виноваты, — с нажимом произнес император.
— Заложники чести, — развел руками цесаревич.
— Хорошо, — кивнул Николай Павлович и, взяв перо, подписал этот манифест, а потом уточнил, протягивая его Дубельту. — Что-то еще?
— Прошу дозволения перепечатать интервью Толстого Герцену во всех крупных изданиях наших, чтобы распространить его среди, как можно большего количества дворян.
— Дозволяю. — ответил император и с некоторым раздражением подписал, протянутый ему листок. Леонтий Васильевич перестраховывался. Ничего лично ему не грозило, но он не любил попусту рисковать в таких делах.
— И Льва Николаевича бы надо как-то поощрить. Он не ждет ничего и действует бескорыстно. Но он старается.
— Орден ему дать? Но за что? За эту драку и статейку?
— Орден — чрезмерно. Что-нибудь кабинетное. Самоцветов каких к перстню, запонки или часы с вензелем. Трость, быть может.
— А вы сами бы что посоветовали?
— Трость хорошую. Можно с серебряным набалдашником позолоченным. А то он ходит вооруженным до зубов — даже трость и та — с клинком да упрочненными ножнами, чтобы как дубинкой пользоваться. Сами понимаете, в приличное место с такой не зайти.
— Хорошо, тогда так и поступим. — ответил Николай Павлович и подписал третий листок…
Прием на этом завершился.
Дубельт вышел и на некоторое время «застрял» в приемной, укладывая бумаги.
— Леонтий Васильевич, можно вас на пару слов? — произнес цесаревич негромко.
— Да-да, конечно. — вполне доброжелательно произнес управляющий Третьим отделением.
Он собрал свои бумаги в папку, и они немного прогулялись по Зимнему дворцу, пока не нашли тихое местечко.
— Леонтий Васильевич, вы ведь явно продвигаете этого юношу. Зачем?
— Александр Николаевич, разве я хоть в чем-то погрешил против истины или здравого смысла, касательно Льва Николаевича?
— Мы с вами оба понимаем, как тяжело папе порой донести даже простые вещи. А вы стараетесь. В чем ваш интерес? Скажите начистоту. Обещаю — наш разговор останется нашей тайной. Меня тревожит этот юноша. Ходят слухи, что он колдун.
— Полноте вам, Александр Николаевич. — улыбнулся Дубельт. — Скажите тоже, колдун. Всем известно, что ни один колдун не в состоянии зайти в храм и сохранять спокойствие. Молодой Толстой же не только каждое воскресенье службу посещает, но и время от времени помогает алтарником на службе.
— Хорошо. Пусть так. Но что движет вами?
Леонтий Васильевич осторожно огляделся.
— Скажите, прошу! — прошептал цесаревич.
— Это очень удобный юноша для того, чтобы ему, — кивнул Дубельт в сторону кабинета императора, — осторожно подводить мысли о реформах. Сами понимаете, насколько это сложно.