— Так он простая пустышка?
— О нет! В этом и прелесть. Он же сам придумал назвать кондомы «Парламентом», чтобы их не запретил ваш родитель. И сейчас думает о том, как поставить заводик, чтобы хотя бы офицеров ими обеспечить и снизить степень зараженности срамными болезнями. Понимаете? Он действует сам. И толково действует.
— А история с моей сестрой?
— Чистая случайность. Графиня его подставила, вот он и вспылил.
— И как вы видите разрешение поручения, данного мне?
— Марию Николаевну, — произнес, оглядываясь Дубельт, — обвиняют в том, что она не заплатила по счетам в щекотливых вещах. Перед всеми не оправдаешься. Посему, даже если заплатить долг графини, это едва ли устранит слухи. Лучшим способом станется найти им общее дело, в котором они окажутся союзниками.
— Каким же?
— Влезать в историю с этими женскими штучками Марии Николаевне не с руки. Во всяком случае, открыто. А вот история с чайной «Лукоморье» подходит отлично. Граф хотел бы поставить такие в каждом крупном городе России, ну или хотя бы здесь, в столице. Почему бы ей не принять это под свою руку?
— Вы думаете? А он на это согласится?
— Я уверен, что можно будет договориться. Да и вообще, Александр Николаевич, если случится такая оказия — познакомьтесь с ним. Это чрезвычайно интересный и полезный человек. Для вас, пожалуй, в большей степени, чем для вашего родителя.
— Вы так легко мне это говорите?
— Я верен Николаю Павловичу, но мне понравились слова Льва Николаевича о том, что император — это персонализация державы, а значит, мне и о ней печься надлежит, помогая государю… и его наследнику.
Цесаревич с трудом сдержал усмешку.
Хватило ума.
Ведь если ТАКОЕ ему, пусть и приватно, говорил сам Дубельт, то затевается что-то занятное. Уж кто-кто, а Леонтий Васильевич никогда не совершал необдуманных поступков. Да и даже заподозрить его в измене Николаю Павловичу было немыслимо… Тогда что? Цесаревич немало загрузился.
Очень.
Управляющий же проводил его мягкой, чуть лукавой улыбкой. Ему крайне не нравилось складывавшаяся вокруг Александра Николаевича композиция. Фактический лидер либеральной оппозиции, которая в чиновничьей среде всецело саботировала все, что могла. Да и он сам принимал участие весьма условное. Перекос же влияния Чернышева и Меншикова требовалось чем-то определенно компенсировать…
[1] Здесь Милютин немного приукрасил.
[2] Первое интервью в журналистике было сделано в 1836 году в США. Сведения о том, кого интервьюировали и в каком издании утрачено. Расцвет интервью пришелся на годы Гражданской войны в США (1861–1865). В Европу интервью пришли в 1870-е и более-менее стали распространяться лишь в 1880-е.
[3] Речь идет об Иване III Васильевиче, а не о его внуке и полном тезке Иване IV Васильевиче.
Часть 1
Глава 3
1845, март, 11. Казань
Молодой граф сидел в своем кабинете и работал с бумагами.
В дверь постучались.
— Войдите.
— Ваш кофий, Лев Николаевич, — произнесла служанка.
— Спасибо, Марфуша, — приветливо ответил мужчина. — Тетушка еще злится?
— Ох и злится, Лев Николаевич! Если бы не ваша находка про мышей, которые, дескать, в запасы овса нассали, она бы точно велела кого-нибудь с кухни пороть до беспамятства.
— Славно, славно, — покивал он.
— Хорошо, что никто не пострадал.
— Пострадала только ваша гордость… и тетина одержимость овсянкой. — улыбнулся граф.
— Мы переживем, не впервой, — вернула она улыбку. А по глазам было видно — точно знала, кто так напроказничал, и рада, что граф включился и выгородил слуг от неизбежного наказания. — Это же надо было выдумать — залить весь овес саками…
— Т-с-с-с, — приложил Лев палец к губам. — Мыши, такие сыкливые…
— Конечно. И мы все видели, как они туда по малой нужде бегали. Все-все. — сдерживая смех ответила она. — Говорят, что у нас особые мыши завелись, которые жить не могут без того, чтобы мочиться в овес.
— Ужасные мыши… просто ужасные. Тетушка будет страдать. Но ничего, гречка с молоком намного вкуснее. Али вообще диковинка — кукурузная каша с тыквой, говорят, что ее вкушали древние правители инков и ацтеков, жившие до ста лет, если их раньше не убивали…
Еще немного побалагурили, и служанка удалилась.
А Лев вернулся к делам.
Он и раньше старался налаживать хорошие отношения со слугами, а после того, как стал хозяином этого особняка и подавно. Ну, то есть, с начала лета прошлого года, когда выкупил его у потомственного почетного гражданина Горталова за двенадцать тысяч рублей[1].