Наверно согласился бы, рискуя жизнью работать на задвижке плотины. Заставлять воды моря пребывать или отбывать из-под замкового утеса. Но ведь меня ни о чем не спрашивали.
Надзиратели, видя что новый раб отличается крепким организмом, назначили его лесорубом. Боже, как я радовался поначалу! Подумаешь, помахаешь топором рубя ствол дерева, потом постоишь, покуришь, срубишь сучья и все…. Главное тут не зевать и смотреть, чтобы дерево не упало на тебя… Дурак!
Все оказалось не так просто как представлялось. И это если не выражаться в грубой форме. После определения меня на роль бездарного, и направления в пожизненное рабство, прошло три дня. Три дня как я стал лесорубом.
Зато я искренне был рад за Катю. Сила, которую ей приписали, была не чем иным как кастой силы — кастой воинов. Каста силы… Я видел раз, как девушка в сандалиях, красной юбке, кирасой до живота и кастетами на руках бегает в отряде с молодыми воинами по кругу. Капитан орет на них, но орет почти как на равных. Скоро девушка станет полноправным воином.
Да профессия воина была тоже опасна. Но в том и дело что воин это скорее профессия, а лесоруб, которым был я — форменное рабство. Помнится, когда впервые вошел в лес, сравнил деревья с разумными существами. Оказалось, что немногим тогда ошибся.
Может и не были деревья разумны, но когда бригада лесорубов взмахнула у ствола подходящего дерева грубыми топорами, когда ствол зашатался от первого удара, из отростков волочащихся по земле пошел уже совсем не сизый пар. Зеленый дым заволок воздух, ядовитые газы заполнили пространство, легкие свела судорога. До того как лесорубы успели отойти на безопасное расстояние, и дождаться пока выветрится опасный воздух, в муках умер один из новичков. Он набрал в легкие слишком много ядовитых паров.
Мне запомнилась реакция окружающих: никто не бросился ему помогать, а когда он помер, на тело никто не обратил внимания. Даже когда, до последнего цепляющееся за жизнь, дерево упало срубленным, и когда бригада поволокла ствол к порту в деревню, на тело оставшееся гнить в лесу никто и не взглянул. Люди вокруг, впрочем, как и я сам, были погружены в себя и равнодушны к окружающему миру. А хуже всего, что все планы побега которые все три дня не прекращал составлять я, натыкались и разбивались об одно простое обстоятельство. Бежать было некуда.
Рабов, которыми были лесорубы, никто не сторожил как впрочем, и не охранял. Они были вольны бежать, так же как и любая вышедшая из леса «тварь» была вольна убить всю бригаду. Надзиратели, воины в деревне и в замке ничего этого и не заметят. Я не знал какова тут смертность среди касты рабов, но подозревал что среди лесорубов смертность была наивысшая. А прогулка с капитаном, оставила неизгладимую зарубку в душе. Я до ужаса боялся леса, и, просыпаясь каждое утро понимал что наступающий день может стать для меня последним.
— Давай! — крикнул старший раб, начальник бригады лесорубов.
Люди с топорами наготове подбежали к стволу дерева, стукнули по разу и, не дожидаясь пока со свисающих отростков пойдет зеленоватый дымок, бросились врассыпную. Воздух вокруг деревьев заискрился зеленым, но скоро вернул свой первоначальный облик.
Через минуту, когда яд в дереве израсходовался, люди опасливо вернулись, и внимательно следя за отростками, стали ритмично кромсать ствол топорами.
Лесоруб, в изодранных остатках костюма, дико закричал. Один из свисающих отростков шевельнулся и несильно ударил его по лицу. Я уже понимал, что человек покойник, как понимал это и он сам, но все же бросился к нему. Наполненные смертельным ужасом глаза и покрасневшая как от пощечины щека думаю, запомнятся мне надолго. Человек что-то просил, умолял, но я не слышал. Не в силах отвести взгляд, я смотрел, как распространяется по кровеносной системе яд. Скоро щека стала черной, а потом и все лицо. Язык умирающего вывалился, и приобрел схожесть с каким-то высушенным фруктом. Человек содрогался и корчился еще несколько минут, а всем за спиной было на него плевать… Топоры ни на секунду не отвлекались от работы.
— Берегись! — заорал старший, и все, включая меня, разбежались вновь.
Дерево накренилось, а потом упало с диким треском. Ухмыльнувшийся грязнолицый старшой, довольно потер намозоленные руки:
— Это третье дерево за сегодня… Нас накормят по-царски!
Люди вокруг обрадовано загалдели и принялись срубать сучья.
Я лежал на свалявшейся, кисло пахнущей соломе, вслушивался в храп и стоны измученных людей вокруг и смотрел на грубые балки потолка над головой. Барак в котором спали лесорубы отличался от прочих, только расположением ближе к телепорту.
Еще до того как с первыми лучами солнца проорут петухи, сюда влетят надзиратели, поднимут всех пинками, раздадут каждому по куску черствого хлеба, кружке мутной воды и заставят построиться в ряд по двое. Человек с закрывающим лицо капюшоном жестом станет показывать, когда новой двойке можно будет ступать на мраморный круг. Потом сделает едва заметный пасс руками, и люди просто исчезнут, материализуются уже за окружающим деревню и замок широким рвом. Далее лесорубам предстоит разделиться на конкурирующие между собой бригады. Еще бы: ту, которая доставит деревьев больше других, ожидает награда. Когда все кто выживет после заката, вернутся в деревню, награжденной бригаде выдадут чуть большую порцию еды.
Сегодня моя бригада оказалась лучшей, и, поедая последние кусочки крабовых клешней под завистливые взгляды неудачников, я всерьез обдумывал мысль о самоубийстве. Да нет, не то чтобы я был слаб характером, или доведен до крайней степени отчаяния, просто считал свое положение безысходным.
Я состоял в касте рабов. Как мне доходчиво объяснили, каста потому и называется кастой, что из нее нельзя перейти в другую. Все просто: родился в касте рабов — умрешь в ней же. Единственное к чему можно стремиться заключалось в медленном продвижении. Лет через десять тяжкого труда, возможно, станешь надзирателем — старшим рабом.
В голову лезли философские мысли. Я вспоминал, а может только вообразил, выражения исторических личностей: «лучше умереть как лев, чем жить как гиена» — гласило одно из них. Действительно тяжело жить, осознавая, что жизнь никогда не изменится в лучшую сторону. Бесправное существо, горбатящееся в проклятом лесу, средь ужасных деревьев, питающееся падалью и ночующее в затхлом сарае. И так день за днем, год за годом без всяких там выходных…
Наружный засов двери барака отодвинулся, в лунном свете, прорывающимся через распахнутую дверь, возникла фигура с поблескивающими на руках кастетами. С замиранием сердца, узнал ее в тот же миг. Приподнялся и, увидев приглашающий взмах стальной перчатки, принялся осторожно продвигаться к ней. По пути дважды наступил на кого-то, но тот не оборвал храпа и обрадованный этим, я вышел на лунный свет.
В груди застыли волнения и чувства вполне детского и искреннего ожидания чуда. Катя, рискуя своим положением, среди ночи пробралась сюда, чтобы поговорить со мной! И без того красивая девушка выглядела как нечто спустившееся с небес. Ореол лунного света выхватывал стройную фигуру, короткую кирасу изящные ручки, завершающиеся шипастыми кастетами. Лицо девушки оставалось суровым и это так же предавало ей красоту и схожесть с ангелом-воителем из библейских фресок.
— Привет Степанов, — заговорила она тихо. — Ты как-то осунулся.
— Зато ты похорошела.
— Знаю. Я вот тут подумала, дай-ка посмотрю на тебя, а то днем все времени нет. Капитан и минуты отдыха не дает. Ну, рассказывай.
— Что рассказывать?
— Тебя здесь мучают? Тяжко работать в лесу?