― Браво, супер-патриот! Браво, супер-патриот!
Девушки бросали Вержилиу цветы и визжали:
― Вержилий! О! Вержилий! - с таким откровенным сладострастием, которое не снискал бы в Молдавии в те годы сам Мик Джаггер.
А Вержилиу оглядывал многотысячную ревущую толпу орлиным взором, таким зорким и хищным, что Наташе казалось: сейчас он прыгнет с трибуны и заклюет ее до смерти.
В своей речи Вержилиу объявил, что все население республики обязано в кратчайший срок – полгода-год, выучить румынский язык.
― Русский язык должен уступить место румынскому в наших школах и домах, - сказал Вержилиу, - ведь русский - это язык проклятого тоталитарного прошлого!
Наташа была испугана всем услышанным и увиденным.
По поводу этой речи той же ночью между Наташей и Вержилиу завязались горячие прения. Надо сказать, что сама Наташа
знала румынский (он же – молдавский), и никакого языкового барьера не испытывала. Кроме того, Наташа немного знала и китайский, потому что в юности, в период учебы в медицинском институте, увлекалась китайской медициной и для себя учила китайский. Языки вообще легко давались ей. Но ее смущало то, что ее обязывают учить язык.
― Люди должны учить румынский по доброй воле, как я учила китайский, - заявила Наташа, - потому что нельзя заставить любить.
Но Вержилиу был не согласен с этим.
― Кто не хочет любить добровольно, должен любить под угрозой выселения из республики! - заявил Вержилиу, - Для таких есть один путь: Чемодан, вокзал, Россия!
Возмущенная, Наташа заявила, что тогда, в знак протеста, не будет говорить на румынском с Вержилиу, а будет впредь говорить с ним только по-китайски. Весь оставшийся вечер она говорила с Вержилием по-китайски.
Он страшно ругался в ответ по-румынски и призывал ее опомниться и встать на нужную сторону баррикад.
― Я вообще не хочу на баррикады! - сказала Наташа по-китайски.
― Нет свободы без баррикад! - возразил по-румынски Вержилиу.
Еще через некоторое время Народный фронт пришел к власти. Это были победные для Вержилиу дни. Он почти не бывал дома.
Потом он стал депутатом Парламента республики от Народного Фронта. Наташа видела по телевизору, как Вержилиу произносит горячую речь за отделение Молдовы от СССР. После отделения Молдовы в Кишиневе стало еще больше ярких, как радуга, американцев, а также старших братьев молдаван – румын. Румынские деятели политики и культуры выступали по телевизору, и заверяли Наташу в том, что давно ждали, когда вернется домой младшая сестренка Румынии, Молдова, и, наконец, дождались. Но Наташа почему-то младшей сестренкой себя не чувствовала, и этим заверениям не верила. Что-то ей мешало – может быть, брезгливый взгляд старшего брата, с которым он рассказывал, как скучал по сестренке.
Потом началась волна переименований – улиц и населенных пунктов. Молдова, как всякая самоутверждающаяся культура, в этот момент испытывала острую нужду в национальных символах и героях. В прошлом таких обнаруживалось до обидного немного. Это были поэт-романтик Михай Эминеску, и основоположник театра абсурда Эжен Ионеско. Заслуги обоих были очевидны. Труднее было умолчать обидный для новой Молдовы факт, что оба деятеля культуры закончили дни в психиатрических лечебницах. В принципе, в этом не было ничего страшного – в контексте мировой культуры психиатрическая лечебница – это самое неизбежное пристанище ее деятелей. Психушка – это нормально и для романтики, и уж подавно – для театра абсурда. Но для патриотических сил республики этот печальный конец не подходил – он привносил обреченность, а она пугает избирателя. Тогда по инициативе Народного фронта была собрана группа ученых – историков и археологов, и отправлена в музеи и архивы, для поиска необходимого новому строю количества столпов национальной культуры. В музеях молдавские ученые сидели довольно долго. Пришлось даже залезть в музеи старшего брата – румына, и там отыскать основное количество столпов, благо румынские ученые легко уступили своих лишних столпов – им они были не нужны, так как им пока хватало Эминеску с Ионеско. В итоге столпов набралось достаточно для того, чтобы переименовать все основные улицы, заменив русские названия на самобытные, румынские. Надо сказать, что даже многим молдаванам в пяти коленах, упрекать которых в прорусской ориентации было уж никак нельзя, новые названия поначалу показались несколько чудными, и вот уж, действительно, новыми во всех отношениях.
Названия эти вынимали из небытия и присваивали старинным улицам Кишинева имена митрополитов, старост и господарей периода феодальной раздробленности и дофеодального исторического мрака. Кто были эти люди, чьи имена теперь носят улицы, простые молдаване никогда не узнают – для этого надо несколько месяцев просидеть в архивах Румынии, поднимая никем, кроме экспедиции молдавских ученых, не востребованные за последние сто лет источники.