С одной стороны, это было очень здорово: меньше следов, но с другой, подобная буря могла стоить двум дезертирам жизни, если они не успеют вовремя найти хоть какое-нибудь укрытие.
— Садись. Поехали, — коротко бросил Ибар, в последний раз окинув безразличным взглядом место глупой бессмысленной бойни, и, усевшись в жесткое металлическое кресло водителя, дал газу. Багги бодро сорвался с места и, набирая скорость, помчался на север…
Табас сидел, погрузившись в воспоминания, до тех пор, пока его не вернул в реальность окрик Ибара:
— Эй! Не спать!
Табас встряхнул головой и осознал, что действительно задремал. Дырявый сапог, который он держал в руках, теперь лежал на земле, да и сам наёмник едва не рухнул следом за ним в низкую траву, торчавшую из песка.
— Эй, Ибар! — крикнул он, собравшись с мыслями. — Может, у тебя есть с собой шило и подшивочный набор?
— Ага. А ещё бутыль самогона и голая женщина, — недовольно пробурчал напарник, лежавший на земле и пытавшийся отдышаться. Бинты у него на голове стали грязно-бурыми и не давали увидеть лица. «Впрочем, оно и к лучшему», — подумал Табас. Немногие видимые участки кожи вокруг глаз и рта Ибара давали понять, что его лицо представляет собой сплошной шрам от ожога.
— Плохо… — протянул Табас, скривившись. Остаться без обуви в такой момент было смерти подобно. Волка ноги кормят, а дезертира — спасают. — Как думаешь, нас уже хватились?
Ибар ответил не сразу. Похоже, он вообще был неразговорчив.
— Конечно, хватились, — Ибар резко сел и, подобрав аккуратно прислонённую к дереву штурмовую винтовку, снял с неё самодельный чехол из куска мешковины, оттянул затвор и заглянул внутрь в поисках грязи. Табас последовал его примеру и, к собственному облегчению, обнаружил внутри своего оружия только немного нагара и почти невидимый налёт мелкой пыли. Ну и замечательно. Пыль это не страшно. Пыль в этих широтах — дело обыкновенное.
Ибар закончил осмотр и снова замотал винтовку в ткань.
— Пошли.
— Погоди, мне надо…
— Ну, если хочешь, тогда оставайся, — наёмник с забинтованной головой рывком поднялся на ноги.
Табасу оставалось только выругаться, поспешно намотать портянки (мокрые насквозь, мерзость какая), забросить на плечо свой рюкзак, подхватить оружие и догонять напарника, уже успевшего отдалиться метров на тридцать.
— Побежали, — сказал Ибар, когда они поравнялись.
— Но у меня… — Табас хотел объяснить, что его сапоги для бега уже непригодны, но напарнику до этого не было совершенно никакого дела. Ибар перешёл на бег, и молодому коллеге пришлось последовать за ним, то и дело чертыхаясь, спотыкаясь и ругаясь, когда сапог зачерпывал очередную порцию грязи. Первые минуты всё было нормально, но потом появились неприятные ощущения. Вездесущие песчинки, зачерпнутые дырой в сапоге, медленно, но верно, забирались всё глубже через неплотно замотанную портянку и терзали ступню. Они расчёсывали старые мозоли, натирали, мешали, и Табасу вскоре начало казаться, будто он во всю прыть мчится по наждачной бумаге.
Оставалось только радоваться тому, что каждый шаг, отдававшийся мучительной болью, уносил двух дезертиров всё дальше и дальше от обнаружения и гибели.
Шаг, шаг, шаг. Ноги болели уже нестерпимо, как будто ногу жарили на сковородке. Табас едва не терял сознание от боли, но, тем не менее, старался не отставать от напарника. Лес по сторонам становился всё гуще. Наёмники до этого бежали по вырубленной полосе, на которой стояли ржавые от времени решётчатые столбы ЛЭП. Она была запущенной и успела зарасти кустарником и тощими берёзками, но была более пригодна для передвижения, чем чаща по бокам. Просека забирала направо, но наёмникам туда было не надо. Табас боялся момента, когда Ибар решит свернуть и продираться сквозь лес, но он всё-таки настал.
— За мной! — скомандовал обожжённый и свернул влево, вломившись в низкорослые кустарники с хрустом, который больше подходил бы дикому кабану.
— Стой!.. — закричал Табас, не в силах больше терпеть. — Стой, пожалуйста! Я больше не могу!
В его голосе было сконцентрировано столько отчаяния и мольбы, что равнодушный с виду Ибар не смог воспротивиться и остановился. Табас тут же свалился мешком на землю, обхватил ногу и буквально взвыл от боли.
— Тихо! — прикрикнул на него обожжённый. — Привлечёшь к нам кого-нибудь — убью.
— Да кто тут может быть? — проскулил Табас, лежавший на земле и пытавшийся осторожно снять сапог. — Мы же забрались, хрен знает куда!