— Но ведь… но почему…
Я опустил голову.
— Силами Титанов не играют, брат. Ты можешь воззвать к их помощи, презрев предупреждения — и кто знает, чем обернется твой порыв? Какие силы, какие бедствия проложат сюда дорогу?
— Неважно! Перед нами наш бой…
— А о тех, кому придется взяться за автоматы — или магические посохи
— после твоего поступка, ты не подумала? Невозможно не делать выбора, но принцип Меньшего Зла все-таки существует. Потому что человек прежде всего хочет жить, и никто не вправе решать за него, идти ему в бой или нет. Когда он сам оставит дом, и возьмет… неважно что, дубину, топор или автомат — тогда да. Веди его на смерть, и он пойдет с радостью. А если нет…
— Но ведь это конец… — прошептала она. — Конец всему… они же никогда не поднимутся!
— Никто не знает, сколько в точности людей надо, чтобы выковать тот самый гвоздь.
— Можно… рассчитать, — подал голос Костик.
— Здесь не действуют правила вашей науки.
— Значит, ждать? — всхлипнула Маша.
— Ждать? Нет. Каждый поступает по закону своей совести. Черный Перун ничего не запрещает.
— Идем отсюда, — вдруг резко сказала Соня. — Все, что надо, мы узнали.
Всю дорогу назад шли в молчании. И — вроде недалек путь, а когда пришли домой, над краем леса уже встала заря.
Ребята казались бледными тенями. Каждый из них смотрел сейчас глубоко-глубоко в себя, и один Черный Перун ведает, что открывалось им в тех глубинах. Молча попили чаю. Молча повозились с рюкзаками, что-то доставая и перекладывая. Молча стали готовиться к дороге.
А потом над деревней пролетел вертолет.
— «Апач»! — взвизгнула Маша. — Что они…
— По нашу душу, стало быть, — сузив глаза, процедила Соня сквозь зубы. — Не зря я вам про рейнджеров толковала… небось нащупал оружие в мешках, да и сообщил… наверное, думали, у нас тут база…
Второй вертолет. Судя по шуму, транспортник. Второй, третий, четвертый…
— Будут прочесывать, — побледнел Костик.
И четыре пары глаз с отчаянной надеждой воззрились на меня.
Возьми Меч. Спаси нас, мы еще так молоды, мы еще так хотим жить!
Я покачал головой.
— Не надо паники. Пока что еще никто не стреляет. Да и непохоже, чтобы они садились.
И верно — вертолеты сделали круг над деревней и, завывая винтами, ушли дальше, за Омшу, к глухим еловым островинам среди болот, к Мохову Озеру…
Я от всей души пожелал им напороться на Мохового Человека.
Ребята шумно завздыхали, хлопая друг друга по плечам, словно заведенные. Думают, что пронесло…
— Точно, те рейнджеры с вокзала… Ой, Сонька, да что ж теперь с тобой будет? Выходит, тебе ж в город возвращаться нельзя… и батька твой…
— Папа всегда к этому готов, — сухо и гордо отрезала Соня. — Все равно надо возвращаться. В Питере спрятаться легче, чем тут. Вот только как добираться…
— Лесами пойдем, — пожал плечами Костик.
— Надо круга дать, выйти к железке, что от Неболчей к Любытину и до Окуловки, — подхватил Миша.
О Мече они уже старательно не вспоминали.
— Ребята, — сказал я. — Ребята… вам нельзя никуда идти. Скорее всего, оцеплен уже весь район… ваши фамилии и физиономии на всех станциях, на всех сканерах. Даже если вы — лесами — и доберетесь до Питера
— долго вам не продержаться. И отец твой, Соня…
— Он от меня отречется, — пожала она плечами. — Он на хорошем счету, мы специально организовали пару провалов, чтобы ему верили. Оружие отдавали, склады, явки… только без людей, конечно. А квартира у меня своя есть. И документы добудем, нашим уже делали так. Нет, Всеслав-ведун, это наша война, и мы с нее, — она покачала головой, — в отставку не подадим.
Гордо вскинула голову.
— Понмаю, что ты сказать хочешь. Мол, оставайтесь здесь, будете в безопасности… нет, ведун, мы уж лучше пойдем. Гвоздь выковывать. Я ведь так понимаю… чашку под рану подставлять не нужно?
Она все схватывала с полуслова, с полумысли даже. Ах, какого воина терял, безнадежно терял Черный Перун!
— Соня, Маши, мальчики… Вас убьют. Вокруг деревни — кольцо. Они будут прочесывать все подряд.
— Значит, если они найдут нас в деревне, шансов у нас не будет совсем, — пожала она плечами. — В лесу через цепь прорваться можно. Я знаю все приемы.
Кажется, я мог задержать их только силой.
Однако — будь прокляты и эта мудрость и эти видения! — я словно наяву видел этот самый гвозрь, ало-ржавого цвета, словно и в самом деле состоящий из засохшей крови, медленно поворачивающийся перед моим внутренним взором; я понял, что он уже куется, куется не здесь, в потаенных, сокрытых даже от меня кузницах неведомыми мастерами — чтобы им был бы подкован конь моего Бога в тот день, когда эта земля захочет стать свободной. По-настоящему захочет.
И кровь этих четверых вся, без остатка уйдет в этот гвоздь. И кто может сказать — не завершит ли это его?..
— Хорошо, — сказал я. — Раз так… я пойду с вами. Нас скорее всего убьют… но я все равно иду. Я не возьму с собой Меча… И, если нас еще не призовет к себе Черный Перун, постараюсь довести до города. И потом… я тоже буду с вами. Все, ничего не хочу больше слушать!
И, обрывая их возражения, открыл потайной ящик, где, хитро спрятанный от всей современной машинерии, лежал потрепанный, поцарапанный, видавший виды АКМ.
И кузнецы в сокрытой от праздных взоров кузни на окраине незримого Китежа дружно взмахнули молотами, когда тишину леса над зеленым берегом Рыбины взорвали первые автоматные очереди.
«Si quis potuerit Attila pugnante otio ferre, sepultus est».
Сентябрь 1997, Даллас.
(c) Николай Перумов, 1997