Соня-Смерть, как ее зовут в питерском подполье.
Костик и Мишаня — типичные хипаны. Тощие, в вечных своих банданах, латанных джинсах и поношенных кроссовках. Длинные волосы у обоих собраны в девчоночьи «конские хвосты»; предплечья разукрашены татуировками, в ушах по три серьги. Ныне больше всего подозрений вызывают как раз те, что ничем не выделяется…
Машка — полная им противоположность. Машка толстая, носит очки, а вдобавок еще и стрижена под ноль. Экстраваганц. На серьезные дела ее берут редко — только когда надо обеспечить огневое прикрытие с дальней дистанции. Соня не знает, где Машка так выучилась стрелять, но, дай ей в руки самую разболтанную, самую расхлябанную «драгуновку» или «калаш» или штатовскую «ар-пятнадцать» — и через пару-тройку минут Маша положит в яблочко девять пуль из десяти — с предельной дистанции, когда и саму мишень-то едва видать. А еще очкарик!
Досмотр шел скучно. Фермеры на пестовском поезде ездят благонамеренные, дозволенное им (в обмен на продовольственные поставки тем же рейнджерам) для обороны от дезертиров и инсургентов гладкоствольное охотничье оружие с собой не таскают. А неподакцизный самогон даже негры-десантники за нарушение не считают. Говорят, очень они в 82-й его уважают. Ну прямо как у Ильфа и Петрова.
— Уснула, красавица? Документы! — рявкнули у нее над самым ухом.
Не заметила, как и до контроля добрались.
С видом послушной пай-девочки Соня протянула усталому городовому документ — запаянную в пластик карточку с двумя цветными поляроидовскими фото — фас и в профиль, фамилией, именем, отчеством — по-русски и латиницей; на обороте плотными рядами шли отпечатки ее пальцев.
Городовой сунул карточку в сканер.
— Руки клади, — в тысячный, наверное, за сегодня раз приказал он.
Разве ж мы можем не слушаться, дяденька? Мы девочки хорошие, университетские, послушные, ни в чем предосудительном не замешаны, члены Российско-Американской Лиги Друзей, во время Установления Международного Контроля проявили лояльность, досье у нас чистенькое-пречистенькое…
Как наутро простыня у новобрачной. Нынешней, конечно.
— Корабельникова… София Юрьевна… православная… номер социального страхования… совпадает. — забубнил городовой. — Словесный портрет… совпадает. Отпечатки пальцев… совпадают. Это ж какая-такая Корабельникова? Уж не Юрия ли Палыча Корабельникова, первого заместителя…
— Она самая, — елейно пропела Соня.
— Ишь ты! — удивился городовой. — Ну, хоть вы и дочка… а закон для всех один. Рюкзачок сюда извольте!..
Обычно городовые на шмоне все делают сами. У них и оружие-то смешное
— газовые пистолеты до шокеры. Правда, хорошие. А вот рейнджеры — те вооружны до зубов. И ежели что — польют толпу свинцом, разбираться не станут, кто там в ней, женщины, старики или дети. И чего они сейчас-то сюда выперлись? В городе все спокойно. Лето. Август. Подполье уже три месяца сидит тише воды ниже травы — после того громкого дела, диверсии на Сортировке, когда сожгли десяток новехоньких «Абрамсов-2» и положили почти пятьдесят человек охраны.
Правда, ИХ среди погибших было едва ли десятка два. Остальное — наши, отечественные… предатели из Внутреннего Корпуса. Эти — не городовые, эти
— шакалы и сволочи, все они подпольем уже приговорены и пощады никому не будет. Хуже их — только церковники. Ну, не все, конечно, а те, что за «примирение» ратуют. Для них у Сони вообще никаких слов не находится. Ни матерных, ни иных. Только свинец. Да еще иногда коктейль Молотова. Очень хорошо действует.
— Рюкзачок сюда извольте!.. — повторил городовой.
Соня с каменным лицом шмякнула рюкзак на досмотровый стол. Индукционым искателем городовой проверять не стал — ясно и так, что железа у туристов много. Распустил завязки на горловине, полез внутрь.
Разумеется, «Узи» у нас лежит не просто так, а в двойном кармане на самом дне, замотанный в тряпки. Городовой может докопаться до самого низа, но ничего не найдет. И только если обратит внимание…
Но пока еще не обращал. Машка-Снайпер, кстати, засыпалась совсем по-глупому. Пистолет сзади за поясом юбки несла — это здоровенный, тяжеленный «Стечкин»-то!
Хороший городовой попался. Дорылся только, наверное, до трети. А потом рукой махнул.
— Проходите… София Юрьевна. Батюшке кланяйтесь. Мол, от старшего смены Сидорова Егора Пе…
— What y'are talkin' 'bout? — весело блеснув глазами, тотчас поинтересовался негр-рейнджер. Изъясняются они, кстати, все поголовно на своем «эбонике», к классическому английскому Его Величества короля Чарлза отношение имеющего весьма и весьма отдаленное. в Whatcha gonna do?..
Городовой тотчас же сник.
— Сорри, сэр… Ай ду нот интенд ту… — лицо полицейского аж побагровело от неимоверных усилий.
— С'mon, shut up, buddy, — решительно сказал негр. И для вящего эффекта ткнул городового стволом под ребра. — Git alon' an' lemme see. I hafta chek…
Соня поняла, что сейчас ей, похоже, стоит немедленно упасть в обморок. Или начать раздеваться на виду у всех. Или выкинуть еще что-нибудь, столь же милое и непринужденное.
Негр коротко бросил своим нечто уже совершенно непонятное, наверное, на внутреннем жаргоне 82-й дивизии. И, перекинув винтовку за спину, обеими руками принялся шарить в бедном Сонином рюкзачке. Руки у него оказались на удивление длинные и орудовал он ими весьма ловко.
Очередь за ними терпеливо ждала. Ребята и Машка скорчили постные физиономии, всем видом своим являя оскорбленную невинность.