Мотыльковое одиночество
Какая нафиг реинкарнация,
Если ты не помнишь своих перерождений?
Трудишься на благо кармы или ей во вред,
Переступаешь через заповеди или блюдешь их,
Думая, не тщетно ли? Может, лучше здесь и сейчас
Урвать кусок пирога, пусть маленького, из Макдональдса,
А то потом зачерствеет — сломаешь зуб или
Будешь маяться несварением, поминая Аллаха
Сидя на унитазе (добрым словом, конечно),
А тут столько соблазнов и главное, главное —
Можно убежать от бесконечного одиночества
Мотылькового, не боясь очередной сотой весны…
Мимо…
Есть много родных мне людей, которых я люблю
Уже миллион лет. Есть те, мимо которых я прохожу
И радуюсь, что они мимо, а если рядом — то ненадолго.
Среди них есть и родные, ничего не поделаешь.
Подрывники
В жизни так много героических людей. Они всегда знают,
Что для тебя лучше, и идут сражаться во имя твое, даже
Когда ты не просишь, тем более, когда ты вообще против —
Это даже лучше, приятственнее, ведь им виднее со стороны,
Им знать лучше, что правильно, как и когда, зачем и
с какой целью
Устроена эта жизнь. Женят, разведут, заставят родить ребенка,
Воспитают насильно, выучат, запрячут в тюрьму, лишат слова
В суде, выведут в люди, хочешь ты или нет. Таким бы
в президенты,
Но они, сволочи, ховаются в обычных семьях, работают
подрывниками
В таком глубоком тылу, что их обычно не раскрывают. А жаль.
Винтики
Я люблю вас, мои люди, мои хорошие несовершенные люди,
За то, что вы есть, за то, что я могу заглянуть в ваши глаза
И увидеть, что у каждого есть вопросы о быте, семье, деньгах,
Новом автомобиле или смысле жизни. У кого-то комп подцепил
вирус,
Другой собирает подписи, чтобы попасть в Думу, третий молится
О скорой смерти единственного дядюшки-миллионера
(бездетного,
Разумеется). Свет желания поблескивает в зрачках каждого
живущего,
И пока есть к чему стремиться, мир существует,
Несмотря на отваливающиеся винтики.
Гехардское ущелье
Если бы я была монахом-отшельником — выбрала бы для жизни
Гехардское ущелье, пила воду из Кармиргет и размышляла
О смысле жизни, беседуя с величественными склонами гор,
Ореховыми деревьями и храмом, медитируя под сталактитовым
Сводом притвора. Тени монахов шептали бы мне о величии Бога,
Видимого невооруженным взглядом через струящийся
внутрь скалы
Свет. Но я всего лишь случайный турист, заглянувший
во вневременное
Царство Армении. Что приятно — я тоже оставила там свой след,
Ведь душа моя прилетает туда во сне.
Из окна
Смотри, какое яркое солнце рассеяло зимнюю мглу,
И снова стали видны строительный рынок, электричка,
Заводские трубы и высоковольные провода, опутавшие
Город на манер паутины. Что еще ты видишь в окне?
Бесконечную ленту машин, ползущих в пробке,
Отбивающих чечетку продавцов уличных киосков и
Маленький кусочек леса, испуганно выглядывающий
Из-за скоростного шоссе… А когда город накрывает смог,
Все это перестает быть зримым, и на душе, право же,
Гораздо спокойнее…
Танцевать на пальцах души
Я послушаю «Кармен-сюиту», посмотрю Танец маленьких лебедей
В Кремлевском, обернусь Майей Плисецкой или Айседорой,
Только не Волочковой, ну ее, впрочем, тех, первых тоже — плохо
кончили…
Танцевать на пальцах души — не поездом по рельсам чухать
промерзлым,
Стрелки, автосцепки иные, незримые, вяжутся, плетутся узором,
Выверяемым небесным хореографом под музыку сфер, покуда
Лимит времени не исчерпан и гримерка не отдана таким же
наивным
Балеринам, стрелочникам, начальникам железнодорожной
станции
Мценского уезда, глядящим, как кружится в воздухе последний
осенний лист.
Память воды
Если у воды есть память — она должна запомнить матрицу
моего тела.
Спасибо вам, мои предки, за то, что я у вас появилась,
За то, что кто-то еще впечатывается в матрицу моего тела,
Оставляя на себе мои слепки, впечатывая меня в себя раз
за разом,
Увековечивая. Пусть плоть моя смертна, я плыву в великой реке
Из любимых, помнящих, как я дышу в любовной истоме,
Жадно целуюсь сегодня, потому что завтра может не быть,
Завтра придумано трусами и лентяями, прячущимися в норах,
А я живая. Прикоснись ко мне прямо сейчас, чтобы запомнить,
Что я была. Пока наши часы не остановились навечно.