Настоятель умолк, медленно обводи послушников взглядом бесцветных глаз. Он взял грех на душу - солгал. Не было никакого лазутчика. Но весть о том, что маньчжуры собираются этой ночью вырезать всех обитателей Шаолинского монастыря, к несчастью, была правдой. Ее принес внук старого Ли, крестьянина-рыбака из соседней деревни, частенько наведывавшегося сюда с товаром.
Сомневаться не приходилось: маньчжурам сообщили о заговоре. Предателем мог оказаться только кто-то из своих: посторонние не были посвящены в тайну монахов. Внук рыбака - настоятель прекрасно это понимал - прибежал слишком поздно. Маньчжуры наверняка уже двигаются к кумирне по единственной ведущей сюда дороге. Пытаться покинуть монастырь бесполезно: с трех сторон его окружают отвесные скалы. Оставалось только одно - отправить нескольких человек за помощью, а самим попробовать продержаться до ее прихода.
Святой отец призвал к себе в келью четверых самых надежных послушников и приказал им отправиться в путь, а оставшихся велел собрать, чтобы сообщить им о надвигающейся беде и попытаться обнаружить изменника...
Настоятель говорил медленно, временами замолкая и пытливо вглядываясь в лица сидящих.
- Братья!- повторил он, и в его голосе зазвучали торжественно-металлические нотки.- Мне известно имя того, кто продал свою душу ненавистным врагам...
Напряжение усилилось. Монахи, подавшись вперед, впились глазами в лицо святого отца.
- Он перед вами, братья!- сорвавшимся голосом выкрикнул старик, и слова его вспороли повисшую в помещении тишину.
Взгляд настоятеля задержался на открытых дверях молельни, и молодой послушник, сидевший на ступенях у входа среди тех, кому не хватило места внутри, вдруг вскочил и опрометью бросился к приоткрытым воротам монастыря. Несколько человек из задних рядов рванулись за ним.
- Стойте!- крикнул святой отец.- Он не уйдет далеко.
И действительно, через минуту три дюжих монаха втащили беглеца во двор со скрученными за спиною руками. Мудрый старик предусмотрительно оставил снаружи верных людей.
Седевшие на полу монахи раздвинулись в стороны. Изменника провели через образовавшийся проход к алтарю и заставили опуститься на колени. Молельня возмущенно гудела. Настоятель знаком приказал всем замолчать.
- Правильно говорят люди: в теле предателя - душа труса,- произнес он в наступившей тишине.
Затем святой отец повернулся к стоявшему на коленях послушнику.
- Не думал я, когда подобрал тебя восемнадцать лет тому назад на дороге, грудного, полумертвого, что принесу крысу в святую обитель,- сказал он с горечью.- Не думал, когда растил тебя, что взращиваю смерть свою. Ответь же нам, что заставило тебя переметнуться к маньчжурам? Много ль посулили тебе за наши головы? Говори же, А Цат!
Юноша стоял на коленях и смотрел перед собой, уставившись в одну точку. Глаз из-под полуприкрытых век почти не было видно - только две маленькие щелочки. Губы плотно сжаты. Казалось, он не слышал слов настоятеля. В полной тишине прошла минута, другая.
Вдруг А Цат очнулся. Он обвел глазами своих бывших собратьев, и лицо его исказила гримаса ненависти.
- Вы все умрете!- закричал он.- Все! Вам осталось жить на свете не больше часа! Маньчжуры перебьют вас! И мне наплевать на вас! Слышишь, старик? Наплевать! Вы не убьете меня! Всевышний не простит вам убийства!
Его выкрики перешли в истерические рыдания, из груди вырвались хрипы, в горле заклокотало. Лотом А Цат затих. Снова глаза-щелочки. Плотно сжатые губы.
На несколько секунд в молельне воцарилась полная тишина. Затем монахи взорвались:
- Смерть предателю! Смерть!
Настоятель безуспешно пытался утихомирить разъяренных послушников.
- Пусть заплатит за свою измену!
- Четвертовать его!
- Повесить!
С трудом удалось святому отцу восстановить тишину а молельне.
- Опомнитесь, братья!- негодующе вскричал он, когда последние возгласы стихли.- Разве Совершенномудрый5 учил нас жестокости? Вспомните: добрым я делаю добро и недобрым также делаю добро. Так воспитывается добродетель. Не будем же, братья, нарушать завет Совершенномудрого. Нет! А Цат недостоин смерти. Он останется жить. Но это будет высшей карой за его измену.
Через два дня вечером к стенам Шаолинского монастыря, прячась за деревьями, подошли четверо монахов, которых настоятель отправил за подмогой. Они вернулись ни с чем.
Послушники бесшумно проникли во двор через потайную дверь и в ужасе остановились, глядя на страшную картину: земля была усеяна телами обитателей кумирни - обезглавленными, со вспоротыми животами, отрубленными конечностями. Не менее жуткое зрелище ожидало их в молельне, где лежали изуродованные трупы настоятеля и монахов. В помещении стоял невыносимый смрад.
Послушники быстро вышли оттуда и направились в глубь двора, к келье, которую они покинули два дня назад.
В этот момент от ограды до них донесся слабый стон. Монахи насторожились. Стон повторился. Все четверо бросились к стене. На земле, весь в крови, лежал один из их собратьев, чудом оставшийся в живых.
Его перетащили в келью, отмыли от крови, перевязали. Часа через три раненый пришел в себя и в нескольких словах поведал присутствующим о событиях той ужасной ночи. Никто не пытался выяснить подробности: увиденное говорило само за себя. Один из монахов, по имени Юн Си,- он выглядел старше других и считался вторым после настоятеля человеком в монастыре - произнес:
- Братья! Из-за подлого предательства нам нанесен тяжелый удар. Нас было больше сотни, а осталось пятеро. Но голос Совершенномудрого говорит мне, что мы не должны оставлять начатое дело. Небо призывает нас вдохнуть жизнь в умирающую "Триаду". Готовы ли вы к этому?
- Да,- в один голос негромко, но твердо ответили монахи.
- Готовы ли вы продолжить нашу священную борьбу против ненавистных маньчжуров?
- Да.
- Готовы ли вы умереть за высшую справедливость?
- Да!
- Тогда слушайте меня, братья. У меня нет никаких способностей. Единственное, что я имею,- это верность долгу. Я поддерживаю Минскую династию и готов уничтожать изменников, не зная страха. Моя судьба зависит от неба. Смотрите на мое сердце и слушайте мои слова. Союз Неба, Земли и Человека возродился из крови наших погибших братьев. Мы были слишком доверчивы и поплатились за это. Отныне беспощадность - главный закон "Триады". Да возвысится великая Минская династия и да падет Цинский дом! Царь-Небо, царица Земля и светлые духи наших предков, будьте свидетелями моих слов.
С этими словами Юн Си вытащил из-за пояса кинжал и поднес его ко рту.
- Пусть братья отрежут мне язык, если я нарушу закон молчания.
Он приоткрыл рот и острием кинжала резко провел по кончику языка. Губы монаха окрасились в алый цвет. По подбородку пробежала тоненькая струйка крови. Юн Си был страшен в этот момент: бритоголовый, с раздувающимися ноздрями с кровью на подбородке. Он поднял кинжал правой рукой и сделал резкое движение вниз. Лезвие, описав дугу, уперлось в сердце Юн Си.
- Пусть сердце мое пронзит острый металл, если я когда-нибудь предам великое братство.
После этого к клятве приступили остальные монахи. Но, прежде чем последний из присутствующих начал ритуал, со стороны молельни послышались неясные шорохи. Юн Си взглядом приказал одному из послушников узнать, в чем дело. Тот молча выскользнул из кельи и растворился в темноте. Появился он так же бесшумно, как и исчез.
- А Цат,- шепотом произнес монах.
- Что он там делает?
- Что-то ищет у алтаря.
Юн Си усмехнулся.
- Он ищет богатства преданных им братьев! Значит, маньчжуры ушли. У нас действительно есть кое-что. Но А Цат ничего не найдет: место, где они спрятаны, было известно только святому отцу и мне. А золото еще сослужит нам хорошую службу.
Глаза Юн Си сверкнули недобрым пламенем.
- Совершенномудрый отдает предателя нам в руки. Тем лучше!