С треском разбивают стекло, через отверстие открывают задвижку.
— Эй, кто там? — кричит Пережогин в коридор. Слышно, как в комнатах спешно закрывают шкафы, передвигают мебель, щелкают ключами. Затем везде гаснут огни и становится совершенно темно.
— Выходите, чорт вас возьми! — кричит рассерженный этой комедией Пережогин. — Кто тут хозяин?
Где-то сбоку отворяется дверь. В открытой щели появляется чья-то трясущаяся голова и не менее трясущаяся рука со свечкой.
— Я, я, — издает звук голова.
— Что у вас тут за маскарад? — резко спрашивает Пережогин.
— Так… так просто. Вечеринка… Свои.
— Свои? Пусть все приготовят документы. Бобров, примитесь за осмотр комнат.
Немец бросается к Пережогину.
— Помилуйте, товарищ, поми…
— Мы тебе, сволочь, не товарищи. Говори, где оружие.
— У меня нет… Нет оружия.
— Врешь! Открывай шкафы.
Дрожащими руками немец открывает сундуки, шкафы, ящики. Из одного шкафа кубарем, как тряпочная кукла, вываливается молодой человек.
— Эге! Неудобное место нашли, молодой человек, — смеется Бобров.
Однако, оружия нет. Только в подвале находят какой то подозрительный, довольно увесистый узел. Немец старается незаметно укрыть его в угол под старой рогожей.
— Чего ты там? — бросается к нему Пережогин. Остальные обступают немца кругом.
— Что у тебя там?
У немца испуганная физиономия. Трясется.
— Оставьте, оставьте… Это не надо.
— Ага, попался, — кричит Бобров. — То-то! А говорил, нет оружия. Ребята, развязывай узел.
В одну минуту узел развязан; там длинными рядами, тщательно упакованы черные стержни копченой колбасы.
— Вот это здорово! Вот так патроны. Откуда это у тебя?
— Так. Привозит один знакомый. Торгую маленько…
— Ладно, забирай, ребята, и колбаса пригодится.
— Куда делся этот доносчик? — ворчит Пережогин. — Надо бы ему всыпать за ложный донос…
Но доносчика уже след простыл. Без шапки мчится по улице. Вот сейчас поймают, пристрелят…
И после ухода Пережогина, тщательно забаррикадировав все входы, немец собирает своих напуганных гостей.
— Гот зей данк!.. Хорошо отделались. Ведь это же зверь, а не человек. Ему расстрелять — раз плюнуть.
— Да-да, — подхватывает молодой человек, так неудачно обнаруживший свою трусость. — Помните, на прошлой неделе расстреливали Фишмана, Натансона и Герке. Все он — Пережогин.
— О, мейн гот! Когда же все это кончится? Герр Кушкин — вы русский, ну скажите, что этим людям надо?
Герр Кушкин — учитель словесности. О, — он знает.
— Им надо грабить, — вот что я вам скажу. Побольше грабить. И народ, и Россию — все.
— А что же дальше, герр Кушкин?
— А дальше… мы их прогоним. У нас будет настоящая власть…
— Такая же? — наивно спрашивает немец. Он скептик и не верит в русский народ.
— Зачем такая же! — возмущается Кушкин. — Настоящая! Учредительное собрание. Парламент… Равноправие.
— О! герр Кушкин. Это будет гут. Ошень гут.
И немец прищуривает глаза. Он уже видит вывеску своей будущей колбасной лавки.
2. Страшилище
На краю города, в плохонькой комнатке с ободранными обоями, за грязным деревянным столом сидит человек. У него седая голова, жесткое тощее лицо, серые сверлящие глаза.
Взглянув со стороны, можно подумать: ученый, углубившийся в свои научные открытия и забывший про все окружающее.
Но нет. Этот человек науками не занимается. За поясом у него бомбы, с плеча небрежно свесилась пулеметная лента, на столе под рукой огромный кольт и куча патронов. Этот человек — страшилище местных обывателей, начальник отряда отчаянных, как и он, людей — анархист Пережогин.
— Трррр…
— Да! слушаю…
— Говорит Карандашвили. Тебе, Пережогин, поручается сбор теплых вещей для армии. Сбор произвести среди местного населения.
— Есть! Когда?
— Как можно скорее и безболезненнее. На твой отряд жалуются…
— Кто? Кто смеет! — Лицо Пережогина исказилось. Брови сдвигаются. Он, жертвующий всем для дела, не жалеющий ни себя, ни других… Кто смеет на него жаловаться.
Нет ответа. В телефон шипение. На другом конце трубку уже повесили.
Пережогин сжимает кулаки. — Ух, сволочи — пусть подождут, настанет момент.
Поворот головы к дверям. — И что нужно Карандашвили? Ведь тоже анархист. Уж больно ручной стал… В соседнюю комнату:
— Бобров!
За дверью, в соседней комнате — попойка. После недельной бешеной работы — можно позволить.
На столах хлеб, мясо, водка, под столами пустые баночки.
Самые разнообразные люди в этой компании: тут и деревенские парни с залихватским присвистом, тут городские бродяги — сорвиголова, тут дезертиры, случайно приклеившиеся к отряду матросы — клеш…
Все сплотились, об’единились в одном деле. А какое дело — не всем же думать. Знают одно: надо делать. Чтоб без буржуев. А как это сделать, знает он — человек с бомбами — Пережогин.
— Бобров! Тебя зовут.
Сутуловатый, широкоплечий парень пробирается сквозь сидящих. Он слегка покачивается и морщится, точно прогоняя из головы остатки дурмана.
— Опять? Пьянствуете, — строго говорит ему Пережогин.
Бобров с’еживается.
— Немножко! Что-ж поделать. Ребята…
— Довольно! Завтра приступаете к сбору теплых вещей для армии. Смотрите, чтобы без эксов.
Бобров угрюмо смотрит. Потом медленно:
— А кто за всем уследит. Вообще… Товарищ Пережогин, — и уже не сдерживая накопившиеся в себе мысли Бобров выбрасывает:
— Мы так не можем! Настроение у ребят отчаянное. Везде идем, рискуем жизнью, а тут еще следи за пустяками. Справедливость. Вот на днях эвакуация Читинского банка… Хорошо бы…
Пережогин ударяет кольтом по столу.
— Молчать! Ступайте.
Бобров уходит. Суровое лицо Пережогина не меняется в своем выражении. Но он о чем-то задумался.
3. В мутной воде
— Ваня! Ты не слышишь? Стучат.
— Где? — Иван Федорович вскакивает.
— В нашу дверь.
— Не может быть! — Иван Федорович хватается за голову.
— Что это? Обыск? Конфискация?
У Ивана Федоровича волосы дыбом. Его жена Марья Григорьевна спешит к комоду. Скорее — кольца, серьги, часы. В старый чепчик завернуть — бросить на верх печки. Костюм мужа, летнее платье — в узелок, в амбар под дрова.
Стучат.
— Сейчас, сейчас откроем! Ключи ищем, — кричит в коридор Иван Федорович. Коленом зацепился за умывальник, падает на пол. Глаза на выкате.
Шопотом:
— А вдруг расстреляют… Надо письма уничтожить. Сжечь. Где спички? Маша, спички.
Марье Григорьевне некогда. Губы матовые — лихорадит. Куда спрятать деньги? За люстру, под шкаф, в матрац — найдут, найдут. Везде найдут. О, проклятые. К себе за кофту. Не отдаст. Пусть убьют.
Сама к дверям. Долго возится: ключ, цепочка, затем крючок, заслонка.
— Ну, идите!
У дверей хорошо одетый японец. Спокойно покуривает папиросу. Улыбается.
— Здесь квартира банковского служащего Передрягина?
Марья Григорьевна ничего не понимает. Но японец держит себя чрезвычайно свободно.
— Мне нужно повидаться с Передрягиным по делу. Здесь он?
— Здесь! Войдите.
«…что касается Читинского банка, примите все меры предосторожности…»
Начальник комиссии по эвакуации морщится. Легко предписать. А, ну-ка попробуйте справиться с этими людьми, в каждом из которых сидит мелкий авантюрист, каждый из которых не прочь наживиться.
— Есть у вас надежные ребята? — спрашивает он своего помощника.
— Есть, некий Передрягин — аккуратный служака и, по- видимому, честный человек.