Это был незнакомый подъезд, но выкрашенный такой же «салатово-зеленой», и все двери — в черном дерматине.
За ним никто не бежал. Подъездная дверь была приоткрыта, и черная щель держала в себе горящее окно, звезду и красный полумесяц над крышей. Он уловил девичий смех у двери и решил, что здесь его не тронут. Сунул трубу под пиджак.
Плавали пятна под жгучими точками фонарей. К метро спешили женщины, наверное, с вечерней смены. Лобов приблизился. Крайняя на него посматривала. Переулок, жестко освещенный люминесцентными трубками, кончался входом в метро, и перед входом суетились бесплотные, просвечивающие фигурки, а их тени на стенах оставались и тогда, когда исчезали они сами.
— А чего он у тебя так пыхтит-то? — спрашивали у женщины товарки.
— Видать, переживает.
— А ты тоже до «Павелецкой»? — спросила она.
— Я? Я бы поехал к тебе, — сказал Лобов.
Хохот:
— Ну, Иветка! Ну, подцепила!
— Да я бы ничего, — сказала Иветка, — да у меня дома муж с дитем.
На ступеньках женщины снова стали смеяться:
— А твой-то! С бутыльбродом, глянь! При козырях!
Их лица повисли на стеклах дверей, потом их отнесло в сторону, остались только улыбки. Вокруг цокали каблуки, отделилась знакомая «хромая нота». Хромом блеснул турникет.
— Пятак-то! Ты что? Температура?
— Иветк! Он бухой!
— Нет-нет, — помотал головой Лобов, — я устал. Не бросайте меня.
— Ты хоть домой? — она касалась его грудью и всматривалась.
— Я? Вы же… они же выгнали меня.
— Иветк!
— Тебе надо выспаться. От него не пахнет, девки! Тебя бы чайком с малиной и спать на мягкое.
Перед Лобовым опять раскрылись двери, и отраженные в них лица ушли, как тараканы в щели. Пол снова стал жидким и тряским.
— Сажай! Чего ты с ним связалась?!
— Тебя, может, отвезти, куда? Ну?!
— Я здесь ехал… два раза. Вы уходите все!
— Ну? Мы же выйдем на следующей. Доедешь хоть?
— Следующая станция «Павелецкая»…
— Иветк!
— Уходите! Я еду до конца! — твердо сказал Лобов. — Я доеду!
— Да доедет! Пашка-то! — Это был другой голос. Квадратное лицо с голубыми глазками. Глазки проваливались внутрь глазниц и оттуда глядели злобно, как пауки из колодцев. Хромовая куртка.
— Вы его знаете?
— А как же! Пашка! Правда, Пашк? Загудел?
— Вы довезете его? Мне выходить. Я пойду?
— Иди, иди!
— Идите, — сказал Лобов, — я все сделаю сам. А вам опасно здесь.
Он в последний раз увидел ее лицо. Тревожный взгляд остался внутри вагона.
— Ты где приложился-то? Может, зайдем?
— Некуда.
— Тогда подвинься! — его сильно толкнули, и он ударился виском о стойку.
— Вы чего же делаете?! Хулиганы!
— Цыц, бабулька!
— Нет, — сказал Лобов, — это не хулиганы. Это мелкая провокация.
— Что сказал, вонючка?! — квадратное лицо приблизилось, и пауки всплыли и засверкали. — Нет чтобы бутылку поставить! Пятерик же должен, сука!
Второй (курчавый) присел перед Лобовым:
— Посмотри-ка у него за пазухой! Сиди!
— Хулиганы!
— Это провокация, я сейчас… — Лобов откинулся на спинку сиденья и достал трубу.
— Эй! Ты что?!
Лобов ударил трубой по паукам. Два раза. Квадратное лицо исчезло, курчавый полз к двери.
— Так их! Всем бы такие трубочки дать!
— Я никогда не бил человека, — сказал Лобов старухе, — но это не люди.
— Правильно!
Открылась мраморная пасть за распавшимися дверями, и те оба выпали из вагона.
Вагон пустел. Побежали уже почти пустые платформы. Происходившее уже было и повторялось.
— Следующая станция «Маяковская»!
Он сел в середине вагона.
— Следующая станция «Маяковская»!
Он сел в середине вагона.
— Следующая станция «Маяковская»…
Тот пиджак с поперечной складкой и та голова с черным локоном. Оба встали у двери. Их лица с провалами вместо глаз видны были в стекле. Они наблюдали не оборачиваясь.
Следующая станция «Речной вокзал».
Дальше, кажется, поезд не шел.
Здесь. Лобов встал, поднял трубу и пошел к ним. Он задел трубой поручень, и лязг покатился по вагону. «Пиджака» это спасло. Он выпрыгнул в раскрывшиеся двери, а «клок» проскочил под локтем у Лобова и побежал вдоль вагона, закрывая голову руками. Теперь «пиджак» был уже далеко на платформе. Мимо бледной, стоящей навытяжку дежурной Лобов прошел к следующему вагону, но он был пуст. Лобова взяли за локти, завернули руки, больно выдернули из ладони трубу.