— А я? Я при чем?!
— Я его не знаю! Я ехал!
— Гражданин! У вас есть с собой документы?
Лобов достал паспорт.
«Пиджак» и «клок» следили за его руками издали. Голова у «клока» уже вся стала темно-каштановая.
Стулья, стол, плакат.
Но это была не комната милиции.
— Можете убивать! — крикнул Лобов. — Я понял!
— Порядок, — кивнул милиционер, — мы тоже поняли. Сиди спокойно!
Лобов сел у стола. Розоволицый, седой человек привычным движением задрал ему рукав, замкнул на его руке манжетку тонометра, вставил себе в уши блестящие крючки слуховых трубок.
— Волнуетесь? — спросил он. — Что-то давление подскочило.
Лобов молчал. Это был «специалист», надевший белый халат и научившийся измерять давление. Люди, топавшие и смеявшиеся у Лобова за спиной, имитировали медицинский персонал. Шумела вода в ванной.
— Ну? Чего вы боитесь?
— А вы не знаете? — усмехнулся Лобов.
— Юнуши! — кивнула на него Нина Петровна. — Ведите вдвоем. Плохой.
— Откуда и что я могу знать? — розовый доктор вертел листок бумаги. — Вот тут пишут, что вы от кого-то убегали, влезли к соседям.
— И это уже известно?
— Соседи звонили в милицию. А когда насчет вас стали из метро выяснять, то уж и это узнали. От кого же вы прячетесь?
— Бросьте валять дурака! Вы такой же доктор, как я архиерей!
— Ты не похож на архиерея, Азазелло! — процитировал Булгакова Игорь Владимирович.
— Это я читал, читал, представьте! — обернулся к нему Лобов.
Боря, оценивший богатырские плечи Лобова, стоял у него за спиной.
— Я все понимаю! Так ясно я не понимал никогда!
— То есть все инсценировано? — спросил Николай Максимович. — Приемпокой? Мы, грешные? Переодеты? Вы все-таки расскажите тогда о своей высочайшей миссии. Что же надо натворить, чтобы поднять такие силы?
— То, что я натворил… вы знаете. Я натравил на себя кучку жуликов!
— Когда они стали вас преследовать?
— Мне надоело! Я устал! Делайте, что хотите! Следующая станция!
Николай Максимович между тем исписал уже пол-листа и отодвинул бумажки:
— Слушайте меня! Бывает. Бывает в особой ситуации, вот как у вас, судя по всему, бывает этакая парадоксальная реакция: все принимает особый смысл, значение, все кажется подстроенным, инсценированным, поддельным. Вся голова забита тревогой и страхом. Я не сомневаюсь, — тут Николай Максимович врал во спасение, — что ваши страхи имели какую-то почву. Но затем тревога оглушила вас, и то, что происходит с вами сейчас, — болезнь! Психическое заболевание…
Боря сел на диван, Игорь Владимирович развернул «Смену». Обычно Николай Максимович так долго не беседовал с больными.
В прихожей затопали.
Совсем другой, хотя тоже бородатый врач и санитары ввели женщину в рваном халате. У санитара халат тоже был разорван.
— Ты бушь за халат платить? — смеялся санитар.
— Девушка! Вы, правда, не хочите ему за халат платить? — равнодушно удивлялась Нина Петровна. — Какая девушка хулиганка, она листала бумажки, писала быстро и крупно, — какая девушка хулиганка…
Женщина громко дышала и озиралась.
— Тюрьма! — крикнула она. — Сейчас убьют!
— Вот, пожалуйста, тот же синдром, — кивнул на нее Николай Максимович, — для нее ведь это тоже не больница.
— Это больная, — сказал Лобов.
— Представьте, что то же самое она думает о вас. Да ладно! Бог с вами. Думайте, что хотите. В таком состоянии вас никто не сможет убедить. Проходите в ванную.
Николай Максимович, словно и вправду утратив всякий интерес к Лобову, смотрел теперь на женщину.
Лобов ладонью прикрыл маленький рот, смотрел прищурившись.
— Что-то еще хотите спросить?
— Да. Разве не имеет значения, что я… одинокий человек?
— Одинокий? Имеет! Определенные особенности личности имеют значение. Такая личность и ушибается чаще. Я имею в виду малую способность к адаптации. Социальной, естественно… давайте сюда ее!
— Погодите! Откуда вы знаете, что я за личность? Вы знаете, например, что я люблю дождливую погоду? Люблю, когда моросит и никого нет на улицах, а люди прикрыты зонтиками, капюшонами…
— Лирическое отступление? — спросил Игорь Владимирович.
Николай Максимович погрозил ему пальцем и ответил:
— Вы одинокий человек, правильно. И считаете себя некрасивым, вон вы прикрываете рот. Вы любите быть неузнанным, погруженным в дождь, в этот ваш капюшон. Вообще предпочли бы сидеть дома. У вас нет друзей.