— Макар Макарович! Тишкину этому сделать чего?
— Кому? А? Ничего ему не надо делать! Все орет?
— Сюда рвется! Грозит, сейчас, мол, приедут два народных артиста, два генерала, два директора…
— Хватит, хватит! Тут не ковчег!
— …и всех нас уволят за то, что он больной, а его, мол, не лечат.
— А как мы с этим парнем! Живет! Сто на шестьдесят! Цианоза нету! А вы позовите, если что. Мы в кабинете. Вот! Рискнули, и пошло…
Макар Макарович читал стихи, доставая их из кармана:
— Макар Макарович! Еще новенький. Новенького из приемпокоя привели. А ваш Тишкин-то притих. Курить пошел. Мол, курю только «Кент»! Ничего! «Дымок» курит.
Макар Макарович ткнул желтым пальцем в историю болезни:
— Опять! «Руководитель коллектива»! Еще один! И опять «реактивное состояние»! У меня так взвод соберется реактивный. Возьму и этого себе. Даже любопытно. Зовите новенького!
Ввели «Буратино». В желтой пижаме. Нет, ей-богу, похож!
— А-а-а! Сколько лет, сколько зим! Теперь вы, значит, Смирнов? А тогда?
— Я бы хотел тет-на-тет, дорогой.
— По-мужски? Я с вами с утра натеткался. От докторов тайн нет.
— Вы же, надеюсь, понимаете ситуацию?
— В направлении написано, что вы собирались повеситься. Ситуация?
— Я настаиваю на беседе наедине!
— У Орлова давление падает. Я пойду, — встала Ирина Владимировна.
— А я зайду к Дементьеву.
— Девушки! Но не ради же этих тетов-на-тетов? Всегда все вместе, а тут взяли и бросили!
— Девушки? Они все не замужем? — «Буратино» раздвинул лианы и заглянул за шкаф. — А больше тут никого?
— Говорят, завелись папуасы. Сам не видел. Розетки не трогайте!
— Вы помните наш разговор?
— И розетка помнит. Это вы после моего коньяка давиться-то стали?
— Я прислан сюда следить за Тишкиным.
— И что я должен делать? Я-то не служу в ваших органах.
— Там пишите, что хотите. Завтра вы меня выпишите. Мне нужно поговорить с Тишкиным.
— Могли бы просто навестить.
— Так нужно! На месте действия! И мне нужна его история болезни.
— А вот это — фиг! Официальный запрос прошу.
— У меня же сейчас нет даже удостоверения, дорогой!
— Вы тогда просто сумасшедший, и только.
— Вы же видели мое удостоверение утром!
— В лифте не разглядел-с. Откуда вы вообще узнали мой адрес?
— Звонил ночью в приемпокой. Сказали телефон и фамилию.
— Назвались следователем? Ну у нас там и дубы!
— Макар Макарович! Самое главное! Куда после поступления у вас идут ценности больного?
— В кассу. Вот, например, ваша квитанция: часы, десять рублей.
— А с собой что-то может пациент тайком пронести?
— Бывает. В естественном отверстии.
— Макар Макарович! У Орлова падает!
— Иду. А вы идите пока в палату. Попритворяйтесь себе еще часок…
В туалете к Тишкину подошел томный, с прозрачной бородкой юноша из давешней компании бородатых:
— Говорят, косишь? Что берешь? Сколько дашь?
— Мне шизуху надо.
— Полкуска. Спроси Костика, если надумаешь.
Мимо по коридору провели носатого, с усиками. В пижаме тоже, тоже смеется вроде, вроде подпрыгивает, но… господи! Как похож! «Буратино» подмигнул, оглядываясь.
— Новенький! Во вторую палату проходите!
Макар Макарович вымыл руки и потянул из кармана «бинт» со стихами…
— Макар Макарыч! Этот, новенький-то! Смирнов! Он во второй палате каких-то животных ищет под койками! Может, лучше в реанимацию? А чего тогда говорите, что, мол, симулянт?
— Животных ищет? Не нашел? Вы думаете, если хорошо поискать, таки ничего и нет? А Тишкин?
— А этот спрятался от него в туалете. Боится, что ли? Они знакомы!
— Смирнову скажите, что я его сейчас выгоню! Я его в любом случае завтра выгоню, но могу и сейчас! Законно!
Смирнов, превратившийся окончательно в «Буратино», изловил Тишкина в туалете, и они минут пять тихо и злобно беседовали. Тишкин потребовал свидания с Макаром Макаровичем:
— Он в обходе уже был и вас вызывал.
— Обстоятельства… ммм… изменились! Я симулянт и требую выписки!
— Склад уже закрыт, вещи ваши там. Завтра утром.
— Тогда вам здесь не работать! Я объявляю голодовку.
— Голодовку? — рассмеялся Махорский. — Хошь кишку? Кто три дня не ест — тому в нос кишку и льют молоко с маслом! Я сам так неделю лопал. Удобно, Васек! Жевать не надо.