Он вырыл весной восемьдесят две ямы. На каждую уходило двадцать минут с такими же перерывами.
Соли! Соли откладываются, доктора говорят, после сорока лет в суставах, а к семидесяти-то аж колют и рвут изнутри, и пухнут суставы-то, костенеют. А то…
Смерть недалеко — вон за тем углом. Эвон показалась. «Представитель жекео» выкатилась из-за угла, часто перебирая ножками и задрав голову — в небо вроде глядит, может, дождика опасается или молнии?
— Копаешь? Ямы? То-то!
Длинный костлявый Ефимов, расставив жилистые ноги, возвышался деревом над коротышкой «представителем», словно заглядывал поверх ее прически-короны, что, мол, там? Нет кого запрятанного? Узловатыми пальцами поглаживал зашлифованную ручку лопаты.
— То-то!
Сын ржал, ржал с балкона, но на второй вечер пришел:
— Дай-ка! — отобрал лопату и так копнул, что хрястнула лопата, как спичка.
— Иди спать, — тихо сказал Ефимов-отец.
— Кто так делает?! — заорал сын. — Это что за инструмент!
— Иди. От соседей стыдоба. Вон по окнам-то.
— У-ди! Мы — рабочие люди!
— Ты-то когда работал? Ну что? Ремня?
Сын умолк. Крепко въелось в задницу Ефимова-сына то законное действие, которым сопровождалось это слово в детстве. Кое-что отложилось.
Ефимов-отец рассматривал его как-то даже с интересом: сорока нет, а морщинистый. Розовая лысина светится сквозь редкие волосики, глаза без зрачков — капельки ртути катаются в красных веках. Ефимов-сын плюнул в яму, попытался одним движением прикурить от зажигалки — подпалил себе ухо. Посмотрел на зажигалку с глубоким презрением, видно, и этот инструмент уважать перестал. Пошел к подъездам.
Правда, имея в виду предстоящий «сухой сезон» перед авансом, сын на следующий вечер поднатужился, принял душ и граммов четыреста черного чая пополам с кофе и прибыл под балкон, где с маху выкопал четыре огромные ямины.
— Как?! А?! Во! А ты тут ковыряисси! — он бросил лопату. Весь в мыле. Ефимов-отец не впервые уже увидел, как трясутся у сына руки. Привычно скорбным взором проводил его.
Три дня Ефимов-отец таскал удобрения. Подковылявшим от подъездов бабулям объяснял:
— Вот сюда перегнойчику, листочков бы прелых… пойдет!
Длинные пальцы его, окрашенные, увлажненные землей, словно ваяли комья прели и почвы.
— А эти! Господи! Это сын мне ямищи-то копанул! И куда наворотил?!
— Помогает сын-то! Конечно, помощник, — кивали старухи.
Сами вишни Ефимов приволок в шесть приемов из заброшенных садов. Брал молоденькие. Начинал все сначала. Сызнова. Ко времени посадил. Все чаще берег силы — сам садился. Соли. И дыхалка, значит, уже не та. Сидел на своей маленькой тележке.
Над крышами неестественно быстро, зловеще неслись облака, будто грозились — мало времени-то, почти нету. Двор весь жил в закатном солнце, бежали по нему тени птиц и облаков, вспыхивали осколки стекла, окна, розовые платки старух.
Сдать, что ли, правда Ефимова-сына в профилакторий? Только толку, говорят, мало. Может, раньше надо было? Что-то упустил, что-то нет. Как все.
Он приспособил резиновый шланг. Из кухонного окна — в будущий сад. Невестка ворчала, колола черными глазками. Даше понравилось:
— Водичка текет! И все деревца будут пить! Они пить хотят? Да? Дедуль?
— Да уж, — сказала невестка, вытирая тряпкой руки и свешиваясь с подоконника полуголая, — ну и развел! Сколько же здесь черенков?
— Много. Косу куплю к лету. Летом надо окашивать.
— Делать тебе нечего!
Летом не то чтобы делать было нечего. И окашивать, и траву под комли класть, и гонять охламонов, которым каждый прутик во дворе почему-то мешает все, что слабее, тоньше, беззащитнее… а еще «на магазин»?..
— Во, дед! — говорили бабки. — Вкалывает-то!
Сын тоже раз косил траву. Странно получалось. Вроде на человека был похож: с блестящим торсом, играющими мышцами, и, если отстранить из глаз серые девятиэтажки, а видеть только этот кипящий травой склон, эти хрупкие ростки вишен и вспышки косы… вроде и Ефимов-сын — родственник. Сын.
Осенью Ефимов как-то раз вовремя вернулся. Он, правда, уже дней пять с тревогой наблюдал, как по стене, все ближе к будущему саду, подъезжает люлька с баками — заделывали швы в стенах.
— Не! Не переживай, дед, не капнем, — смеялись в люльке, — да и далеко от стены-то твой сад-виноград!
Беда пришла с другой стороны.
Вернувшись из магазина, Ефимов увидел, что на сад деловито наезжает кран-самоходка, а за ним — грузовик.
— Куда?!
С балкона он спрыгнуть не решился побежал по лестницам.