Так почти час и прогавкала.
…Когда во время застолья кто-то из домашних хочет сказать, что блюдо, конечно, вкусное, ел бы еще, но уже больше не может, то говорит просто:
– Спасибо, но я уже – гав-гав!
Неподготовленные гости очень этому застольному гавканью удивляются…
Папина история
О туалетах и кафеле
Был отец молодым капитаном дальнего плавания – должность эту получил в 23 года. Водил суда по всему миру. Приходит как-то во Вьетнам. А там надо по проливу из моря в реку заходить. Для этого специально лоцманов местных вызывают. А папа – молодой, горячий. Решил валюту стране сэкономить. Сам пройти. И прошел.
Правда, устал, вышел на палубу подышать. Тут по трапу пограничный контроль поднимается. Видят – мальчишка стоит.
– Где лоцман? – спрашивают.
– Какой лоцман?
– Который судно завел.
– Нет лоцмана.
– Как? Уехал?
– Да не брали мы лоцмана!
– Быть не может! Вы заходили сами?!
– Да.
– А где капитан?
– Я капитан.
– Ладно, мальчик, мы не шутим. Капитана позови!
– И я не шучу. Я капитан.
Ну, немая сцена. Потом ахи, охи. На следующий день капитаны всех окрестных судов потянулись в гости – посмотреть на мальчишку, который без лоцмана управился. И каждый с подарком – бутылочкой виски, коньяка. На советских судах тоже был свой стратегический алкогольный запас. И вот выпивают они с английским капитаном. Тот начинает хвастаться:
– У нас капитан – уважаемый человек! Зарплаты хорошие! Я вот недавно взял кредит и коттедж купил! А ты где живешь?
– А у меня свой дом почти в центре города! – говорит отец, чтобы честь родной страны не уронить. Они тогда с моей мамой снимали комнату в ветхой развалюшке частного сектора, чудом оставшейся не сломанной среди новостроек.
– У меня еще свой сад есть! – пьяно хвалится англичанин. – Там цветы жена выращивает и можжевельники. Очень мы запах можжевельников любим!
– Ну, нет! – говорит мой отец. – Что в твоих можжевельниках толку? Моя жена в саду капусту выращивает. Морковку. Ягоду всякую. Мы из магазина овощи не едим! Зачем? Вышел на веранду, сел обедать, тут огурчик с помидорчиком сорвал, картошечку свою только что сорванным укропом присыпал, в чай малинки пахучей кинул… Красота!
Видит – задумался англичанин. Не знает, чем крыть. И наконец, пошел ва-банк:
– А у меня в доме два туалета и ванная. И везде я отделал их белым кафелем!
(кафель тогда был в новинку даже заграницей, стоил дорого, и олицетворял красивую жизнь.)
– Ну, туалетов у меня тоже два! – сказал отец, посчитав ведро, которое хозяин держал в своей комнате. А так их единственный «скворечник» стоял во дворе. – Причем один я на улице поставил. Кругом птицы поют, деревья шумят… Красота! Но отделывать белым кафелем?! Как ты мог? Так проколоться! А еще капитан!
– А что не так? – испугался англичанин.
– Кафель должен быть как у меня – голубой! Только голубой. Под цвет моря! Заходишь в ванную – и словно слышишь шум волн! – продолжал заливать отец. – Я бы в ванную с белым кафелем и мыться не пошел! У нас такой только сухопутные салаги себе делают!
Тут англичанин как-то примолк, приуныл. Тяжело задумался.
А через месяц приходит отцу телефонограмма от того английского капитана. Там всего три предложения: «Ты был прав. Голубой лучше! Сделал, как ты сказал!»
Надо ли говорить, что из соответствующего отдела папане тут же позвонили. Спросили о странной полученной им шифровке. Тот по-честному разговор свой перессказал. Не знаю, поверили ли ему. Но квартиру через год выделили. И уж простое ли это совпадение, или указание какое дали. Но кафель в нашей новой ванной был голубой…
Все живое похоже
У кормушки
Все живое – похоже. Поставили мы на участке две кормушки. А погоды в Вене стояли прекрасные, травка зеленела, солнышко блестело, жрачки для пернатых в лесу – завались. У кормушек – прямо социальная идиллия. Аккуратные красивые птички прилетают, клюнут зернышко – и уступают место другим.
– Вы, дятел, еще не ели? Пожалуйста, пожалуйста, мы не спешим! А что это вон та группа синиц стесняется? Подлетайте, места хватит!
Выяснилось, что все любят подсолнечник, а остальное деликатно оставляют на тарелке: спасибо, мы уже сыты… Может, вон тот снегирь потом попробует?
Внизу подбирают упавшие зерна черные грачи: ничего, ничего, мы понимаем, такая красивая кормушка не про нас, да вы не беспокойтесь, мы тут поедим…
Прямо фойе Венской оперы какое-то.
И вдруг похолодало. Выпал снег. Ни травы, ни кустов с ягодами. Выглядываю утром с идиотически-благостной улыбкой за окно. А там настоящая битва! Кормушки внутри почти пусты. На них, как истребители, пикируют синицы, пытаясь выкурить окопавшихся там огромных, плюнувших на иерархию грачей.