Митька палкой повернул кастрюлю к огню другим боком, потом нагрёб из костра углей и выдвинул кашу на них. Запахло топлёным молоком и сытым теплом русской печи.
Славка, не выдержав, ушёл от костра к воде.
— Да, пожалуй, надо перекусить и нам, — сказал Митька. — Голод — не тётка.
Алик сделал вид, что не услышал его слов.
Митька выбрался на обрыв, достал из коляски целлофановый мешок с припасами и, скатившись вниз, протянул Николе деревянную ложку, отвихнул от каравая кусок хлеба и, сдвинув кастрюлю с углей на песок, сбросив с неё крышку, приказал:
— А ну, работай!
Никола не заставил себя долго ждать. Деревянная ложка глухо застучала об эмалированные края кастрюли.
— Опять левой рукой работаешь? — закричал Митька на брата.
Никола виновато захлюпал носом, перехватил ложку в правую руку.
Правая у него была какая-то невёрткая, заторможенная, ложку держала не тремя пальцами, как у других людей, а обжимала её всей ладонью, будто собиралась кого-то хлестать ложкой по лбу.
— Дмитрий, радоваться надо, что Николай левша, — вклинился в воспитательный процесс Алик. — Это редкий дар. Можно сказать, признак таланта…
Тишка, не слушая его, нетерпеливо поглядывал на зазывно зеленеющий в целлофановом пакете лук. Славка, стоящий поодаль от костра, тоже вздрагивал ноздрями — видимо, сытный запах, истекающий из кастрюли, достигал его носа. Он сглотнул слюну и отошёл ещё дальше.
Алик, напав на новую тему, в которой можно показать свою эрудицию, не слышал, кроме себя, никого.
— Да, да, признак таланта, — размахивал он руками. — История оставила нам свидетельства очевидцев, что великий полководец Александр Македонский — левша, всемирно известные художники Микеланджело, Леонардо да Винчи, Пикассо — тоже, Дмитрий, были левшами.
— Да ну?! — Славка перестал вздрагивать ноздрями. И его интерес ещё сильнее взбодрил Алика.
— У левши, утверждает наука, — подкрепил он голые факты теоретическим объяснением, — лучше развито правое полушарие головного мозга, ответственное за зрительную и слуховую память.
— Ну, а при чём тогда Македонский? — спросил Митька. — Он же полководец, а не художник…
— А при том, батенька, — сказал Алик, подражая кому-то. — Македонский обладал феноменальной зрительной памятью. Он знал в лицо каждого своего воина… Вы представляете, каждого! А их у него было десятки тысяч… Он держал в памяти всё, что видел…
— Ну уж и всё? — не верил Митька, хотя слушал Алика с интересом. — Каждого солдата не запомнить.
— Я тебе, Дмитрий, покажу дома одну научную статью, своими глазами прочтёшь…
Митька всё-таки сбил Алика с ритма, Алик недовольно поморщился и устремил взгляд на Николу. Никола неуклюже таскал ложкой кашу. Он держал её в правой руке. Она тряслась у него перед широко распахнутым ртом и зачастую попадала тупорылым концом то в губы, то в щёки.
— Сломаешь волю у парня, — посочувствовал Алик.
— Чего? — будто ослышался, переспросил, не поверив, Митька.
— А того, — опять встрепенулся Алик. — Правое полушарие головного мозга контролирует волю. Все левши — волевые и сильные личности. А ты, Дмитрий, хочешь переиначить природу. Но ты же не пересадишь у ребёнка правое полушарие на место левого, и дай человеку возможность развиваться естественным образом.
— Ну, ты даёшь, — всё ещё сомневаясь в чём-то, покрутил головой Митька. Он поискал поддержки у ребят. Но Славка разве поддержит, тут же отвёл взгляд в сторону. Тишке же было жалко Николу, вывозившего кашей всё лицо.
— А и правда, Мить, пусть он ест, как хочет… — вступился он за Николку. — Может, и правда волевей станет.
Митька усмехнулся, ничего не сказал в ответ, и Никола, расценив его молчание за согласие, тут же перехватил ложку в левую руку, а правой, фыркнув носом, обтёр лицо. Ложка застучала о кастрюлю весело и задорно.
Алик заулыбался победителем.
— В статье и в самом деле даётся совет не переучивать левшу, — сообщил он, не пряча в голосе торжества. — Там так и сказано, что если родители насилуют ребёнка, переучивают его, то он вырастает слабохарактерным и безвольным. А кроме того, ещё начинает и заикаться.
— Ну, наговорил с три бочки арестантов, — примиряюще засмеялся Митька. — Думаешь, после этого есть раздумаем, станем закалять волю? — Он разостлал на песке Славкину рубаху, которая валялась неподалёку, вытряхнул на неё содержимое целлофанового пакета: — А ну, братва, налетай!
Первым подскочил Славка.
Алик тоже подошёл к общему столу и как ни в чём не бывало, будто три минуты назад и не давал запрета на еду, не говорил, что не заработали, отломил себе кусок хлеба, выбрал луковицу с длинным, как девичья коса, пером и пристроился у костра, по-турецки скрестив ноги.