Жемчужина дернулась, отдавшись болью, прокатившейся по телу. Под болью же все онемело, словно волны бушевали только на поверхности. Похоже, его кровь окончательно исторгла недавний ужас, недавнюю муку, и теперь внутри было тихо и хорошо, даже боль, казалось, принадлежит совсем другому телу. Или другому миру.
— Мне кажется, ты даже не жалеешь, что все так… обернулось, — шептал Ветер, склоняясь над ним.
— Нельзя… быть Драконом… и оставаться… прежним… — пробормотал он через силу. Только потому, что человек рядом ждал ответа.
— И ты… тоже чувствовал Дракона? — Лицо Ветра вновь приблизилось.
Радость этого воспоминания снова вспыхнула внутри.
— Ты… до сих… пор… не понял… своей силы…
Да, стихотворец никак не хотел понимать, он просто знал. А чего не знал, то беспечно отбрасывал. До поры.
Они молчали. Это молчание хотелось длить и длить, не нарушая.
— Ты до сих пор господин всех этих слуг Дракона, — первым уронил Ветер.
Да, это до сих пор имело значение. И тяготило.
— Кто–то… должен быть… господином… Почему… не я… Стоит… сохранить власть… над ними…
— Ну, — Ветер пожал плечами. — Может, что–то и выйдет.
Он один так легко, во всей полноте мгновенно охватывал то, что никому и за целую жизнь не растолкуешь.
— Обещай… — начал он и потерялся в водовороте времени, подхваченный каким–то течением.
Илча очнулся на полу, потирая ушибленное колено.
— Я что–то видел, — пробормотал с непонятной виною в сердце.
Лассар оставался куда спокойнее Илчи.
— Возможно.
Облако над его головой стремительно теряло все вещественные знаки внутри, обретая прежнюю прозрачность, но Илча успел ухватить и голубоватый отсвет, и нечеловеческое усилие, словно человек этот шел, сминая ветхую ткань мира, как Илча в своих видениях сминал ткань времени. Но Илча чувствовал себя игрушкой внутри Фиолетовой Жемчужины, а обладатель Голубой делал каждый шаг, зная его силу, цену и возможные последствия. Он тоже предвидел и, в отличие от Илчи, делал это мастерски, используя лишь силу своего ума.
И еще. Это был не Серый, а совсем другой человек.
— Возможно, что–то и видел, — повторил он. — «Что–то» — верно сказано. Насколько я могу судить, ты получил великий дар, но воспользоваться смог лишь для того, чтобы показывать людям фокусы. Небезопасные, надо сказать. Тебе никогда не приходило в голову, что ввязался не в свое дело? И что в ответ может приложить больнее, нежели кулаком в потасовке?
— Ну, кое–кому я помог! — вмешался Илча, с трудом глотавший нежданные, обидные речи, хотя Лассар совсем не стремился уязвить его.
Глава иледов взмахнул рукой, отметая все слова в защиту, готовые исторгнуться у Илчи, показывая, что не намерен тратить время на бесполезный спор. Потом прищурился, будто что–то припоминая. Облако над его головой пришло в движение.
— Однажды… тогда я как раз разговаривал с Ветром… это было в Вальвире, в то самое время. Мне отчего–то пришло в голову, что дар может стать проклятьем. И очень легко, незаметно. В одних руках он действенен, в других же — просто разрушителен, и первое, что он разрушит…
Лассар поглядел на Илчу, и тот понял без слов.
— Да, своего хозяина.
— Я просто еще не овладел им как следует!
— Ты и не овладеешь.
— Откуда ты знаешь?
— Я вижу это. Как видел себя, словно со стороны, в тот самый день, много лет назад, когда лишился лица. Тогда я смотрел глазами Дракона, теперь мне и своих достаточно.
Голова шла кругом. Илча схватился за последнюю опору.
— Но ты ведь овладел! И как!
— Иногда и проклятие может обернуться даром. Но на это нужна сила. Много силы. И никто тебе не поможет.
Илче оставалось только серьезно нахмуриться, изображая, что он внимает. Сейчас ему поведали что–то очень важное, но он пока ничего не понял.
— Теперь не поможет даже Ветер. Ты еще не понял? Эта счастливая случайность — слово, которое он взял с меня напоследок, связало нас троих. И до поры не могло разделить. Ты сгнил бы в этом подземелье, если бы не последнее заступничество Ветра. Нимоа внял ему, и потому ты здесь. Твоя же удача вытекла полностью, капля за каплей, и чаша пуста. Ты — один. Больше никаких счастливых случайностей, — ронял он слова медленно и ровно, будто гвозди в голову Илчи заколачивал.