Я подошла к окну и посмотрела на сад, который когда-то был моим любимым местом. Теперь он казался чужим и далёким. Я чувствовала, как внутри меня поднимается волна отчаяния. Я потеряла всё: любовь, семью, дом. И теперь я не знала, кто я и что мне делать дальше.
Моё отражение в зеркале казалось чужим. Я больше не узнавала себя. Мои глаза были пустыми, а взгляд — холодным. Я была словно тень самой себя. Но я знала, что должна найти в себе силы жить дальше. Ради тех, кто всё ещё любил меня, ради тех, кто нуждался в моей помощи. И я должна была найти способ исцелить свою душу.
Но хочу ли я ее исцелять?
Я медленно подошла к кровати, словно ступая по зыбкому песку. Ноги подкашивались, но я старалась не потерять равновесие. Сердце колотилось в груди, как птица, запертая в клетке. Я знала, что не смогу больше держаться.
Рухнув на постель, я не стала снимать платье.
Слёзы текли сами, как будто кто-то невидимый открыл шлюзы внутри меня. Они не приносили облегчения, только усиливали чувство пустоты. Это была не боль, а что-то гораздо более страшное — ощущение бессмысленности всего происходящего.
Я лежала, глядя в потолок, и пыталась найти хоть что-то, что могло бы вернуть меня к жизни. Но в голове была только одна мысль: он ушёл. Я больше никогда его не увижу. Никогда не услышу его голос, не почувствую тепло его рук.
Я словно второй раз похоронила его.
Второй раз!
Я была уверена, что он рядом.
Я любила его так сильно, что была готова на всё, даже на смерть.
Но теперь я сомневалась. Может, это всё было лишь плодом моего воображения? Может, я сама придумала его, чтобы не сойти с ума?
Чтобы не умереть от тоски?
Может, лепесток — это просто лепесток?
Может, его бросила служанка?
Может, Агостон всё это подстроил, чтобы держать меня в страхе, в надежде, в зависимости?
Я не знала. Я не знала ничего. Но знала одно. За эту жестокую шутку я ему отомщу сполна. И только горящая внутри месть заставила меня сделать глубокий вдох. Да, я пойду на бал. Но он об этом пожалеет!
Глава 36
Дракон
Я шёл по саду.
Лунный свет пробивался сквозь ветви деревьев, но его лучи терялись в густой листве, не достигая земли.
Фонарь я не взял, зная, что свет здесь бесполезен. Туман, густой и холодный, медленно полз по земле, как призрачный дым, окутывая всё вокруг. Он казался живым.
Воздух был холодным, но холода я не чувствовал.
Сад казался бесконечным, его границы терялись в тумане. Я вспомнил, как часто приходил сюда в детстве, когда мир казался простым и понятным. Теперь же всё изменилось.
Я чувствовал только одно: он был здесь.
Где-то за кустами.
Слушал.
Я остановился у того самого фонаря, который едва мерцал в темноте, как одинокий страж ночи.
Его тусклый свет выхватывал из мрака старый камень.
Здесь, на этом камне, стояла свеча, её воск почти растаял, оставив лишь слабый аромат воска и чего-то знакомого.
Я вспомнил, как нашёл здесь записку, сложенную пополам и спрятанную под камнем.
В тот момент я сделал вид, что не заметил лепестка, прилипшего к краю записки. А вот и лепесток!
— Я знаю, что ты здесь, — произнёс я громко и отчётливо. Мой голос звучал сухо, почти с сарказмом. В нём слышалась лёгкая усмешка, но в то же время и уверенность. — Ты сейчас прячешься за кустами, как испуганный мальчишка, который боится, что его поймают на краже яблок. Я прекрасно знаю, что ты меня слышишь, мой дорогой призрак. Вылезай. И надеру тебе твои инфернальные уши!
Тишина.
Я стоял, глядя на тусклый свет луны, пробивающийся сквозь ветви старого дуба. Ветер, кажется, замер, будто прислушиваясь к моему дыханию, которое становилось всё тяжелее.
Но я знал: он слушал.
Он сейчас прекрасно меня слышал.
— Вот скажи мне, мой дорогой призрак, — спросил я, и в моём голосе появилась сталь, — зачем ты всё это творишь? Зачем ты оставляешь лепестки? Зачем ты играешь с её разумом? Ты же знаешь, что она уже на грани. Ты же видишь, как она страдает. Ты же понимаешь, что если она сойдёт с ума, это будет твоя вина!
Я замолчал, но тишина была такой плотной, что её можно было потрогать. Даже ветер, кажется, замер. Листья больше не шептали, они словно застыли в ожидании ответа. Я посмотрел на свои руки, сжимая их в кулаки.
— Не надо прикидываться, — продолжал я сквозь зубы, стараясь сдерживать гнев, который рвался наружу. — Я разрешил тебе увидеть её. Я не стал останавливать тебя, когда ты пришёл на свадьбу. Я не стал устраивать скандала из-за того, что ты её спас. Я даже тебе благодарен. Но это не значит, что я позволю причинить ей боль. Нет. Я должен защитить её. От тебя. От её собственной боли. От её мечты. От её любви к мёртвому, которая ведёт её в могилу!